Борис Черкун: Эдельвейсы растут на скалах

— Да… Иногда просто не могу напиться. Особенно к вечеру.

Она поворачивала меня то одним, то другим боком и поясняла аудитории:

— Посмотрите: типичный, наглядно выраженный «Кушинг»: лицо лунообразное, жировые отложения на туловище, шее, голове, а конечности худые… У вас руки были толще?

— Да. У меня были сильные руки — двухпудовыми гирями я играл, как мячиками.

— Вы кто по профессии?

— Не знаю, что и ответить… Окончил пограничное училище, служил на заставе. Когда давление повысилось, был уволен из армии. Окончил техническое училище, стал работать машинистом крана, поступил в институт и вот…

— Когда же вы все успели?

— Очень просто: после десятилетки — в училище, потом — граница. Я и жениться успел!

— Ничего, не отчаивайтесь, мы вас вылечим. — Кому-то кивнула: — Госпитализировать.

Меня привели в палату. В палате всего три койки. У двери умывальник. Над ним большое зеркало. На окнах белые полотняные шторы.

Соседи были на месте, только что пришли с обеда. Познакомились. Один был, видимо, уже пенсионер, полный, сутулый, с мешками под глазами, с астматической одышкой. Мне понравились его глаза: внимательные, доброжелательные.

Другим соседом был Володя, молоденький парнишка, очень веселый, и фамилия у него веселая: Боровиков. Он сразу стал вводить меня в курс. Потом показал фотокарточку:

— Вот каким я был до операции. Толще вас! — и засмеялся, не в силах сдержать радость. С фотокарточки смотрел страшно толстый человек. Возраст определить невозможно. Сравниваю с оригиналом — ничего общего между физиономией с поросячьими глазками, тупо смотрящими с фотокарточки, и — скуластым, ушастым, сияющим лицом Володи. Ему шестнадцатый год. Стройный, гибкий парнишка. «Надо же!..» — у меня в голове не укладывалось, что это — один и тот же человек.

— И не верится даже, что все это было со мной, — говорил Володя. — А тогда думал, что никогда уже не стану, как все люди. Домой приехал уже худым. Постучался. Мама вышла и спрашивает: «Тебе кого?» Не узнала сначала… Я не написал, что приеду, хотел неожиданно… обрадовать… — Володя замолчал. Он улыбался, а в глазах были слезы…

Я представил, как сам приезжаю домой, еще не совсем окрепший, зато похудевший… Своим ключом открываю дверь. В первое мгновенье жена не верит, что это я… Она будет рада, наверное, больше, чем я сам. Как испугала ее эта болезнь!..

— Пошли в хирургическое, сегодня Витьку Медынцева оперировали. Узнаем, как его дела, — предложил Володя.

— А разве можно?

Володя посмотрел на меня, как на младшего братишку, которому все нужно объяснять.

— Конечно, можно. Я обещал наведываться. Недавно он день рождения отмечал. Угощал конфетами. Ему пятнадцать исполнилось.

В послеоперационную палату Володя вошел, как к себе домой.

У кровати, поблескивая стеклами очков в золоченой оправе, высокая молодая врач манипулировала с системой колбочек и резиновых трубочек, смонтированных на металлической стойке. На самом верху системы закреплена стеклянная банка с прозрачной жидкостью.

— Здравствуйте, Алла Израилевна, — весело сказал Боровиков.

— Привет, Вова, привет, — поздоровалась она как с ровней. — Что, с сончаса сбежали?

— Ага.

— Приятно иметь дело с честным человеком.

На высокой кровати лежал толстяк с одутловатым лицом. В ноздри вставлены две резиновые трубочки, приклеенные над верхней губой полосками лейкопластыря. Глаза закрыты. В углу — баллон с кислородом.

Мне стало жутковато. Остановился у двери, не зная, куда деть руки. Я не мог отделаться от мысли, что здесь лежит человек, над которым совершено насилие. Пусть для его же пользы, но… насилие.

А Володя запросто подошел к больному, натянул ему одеяло до самого подбородка, спросил:

— Витька, как дела?

Тот с усилием поднял веки, посмотрел на Боровикова красными, тусклыми глазами и плачущим голосом сказал:

— Очень больно дышать.

— А ты как думал? На то и операция. Потерпи. Почаще делай глубокий вдох. А то получится застой в легких — наживешь воспаление. А тебе только воспаления сейчас и не хватало, — явно кому-то подражая, поучал Володя.

— Вова, ты пригляди за ним, а я отлучусь минут на десять, — попросила Алла Израилевна.

— Ладно, идите, — разрешил он. Воткнул поглубже в ноздрю Медынцеву трубку, прижал пальцем отставший лейкопластырь.

— Витек, ты потерпи. Только первые сутки тяжело, а потом легче будет. Зато через полгода похудеешь, станешь таким, как я, — уговаривал Володя товарища, вытирая ему полотенцем испарину со лба.