* * *
Одновременно с этими событиями, великими и неотвратимыми, как природные катаклизмы, протекало и маленькое житьишко обывателей Литвы и Новогрудка, и вскоре великие дела должны были уступить место делам будничным и повседневным.
В память об этом годе войны юный воспитанник новогрудской публичной школы прибавил к своему имени имя императора и подписывался теперь следующим образом: Адам Наполеон Мицкевич. Он рано начал писать стихи, так же как и его ближайший друг и однокашник Ян Чечот [12] Ян Чечот (1797.—1847) впоследствии учился вместе с Мицкевичем в университете, был поэтом и собирателем белорусского фольклора. Высланный в 1823 году из Литвы, вернулся на родину лишь в 1841 году.
. Стихи писали также и другие новогрудские школьники. Словом, в этом не было ровным счетом ничего необычайного. В те времена слагали оды и куда более пожилые люди, почтенные и высокочтимые граждане, что было вообще-то говоря злополучным плодом тогдашнего школьного обучения и всеобщего распространения школярской, поэзии.
Даже пан Миколай, отец Адама, слагал некогда оды и, случалось, декламировал наизусть польский перевод «Готфрида» [13] Перевод этот, выполненный Петром Кохановским (1566–1620) и вышедший в 1618 году в Кракове под названием «Готфрид, или Освобожденный Иерусалим Торквато Тассо», получил в Польше весьма широкую популярность и оказал большое влияние на развитие поэтического языка и стихосложения.
, поэмы Торквато Тассо.
Первые поэтические опыты юного Адама не слишком отличались от подобных же попыток его школьных товарищей. Именно такое ученическое (но рифмованное!) сочинение написал Адам еще в 1811 году под впечатлением пожара, опустошившего тогда часть Новогрудка.
Но о знаменательном годе, о годе 1812-м, он написал лишь много лет спустя, многому научившись, вооружившись жизненным опытом. И также лишь много лет спустя он вспомнит в стихах, которые и сами будут величайшим чудом, о чуде, якобы происшедшем с ним в детстве, когда, в тяжком недуге, посвященный своей матерью Пречистой Деве, он, Адам, воскрес и выздоровел.
Поэзия вопреки тому, что она, казалось бы, является самым непосредственным из всех языков этого мира, отнюдь не извергается внезапно, подобно вулканической лаве, и не прорывается, как родниковая вода, — о нет, поэзия питается опытом долгих лет, мудростью, которая таится и в живой жизни и в пыльных фолиантах, сочиненных на протяжении многих столетий; и если поэзия — это голос чувства, которое постигло самое себя, то все в ней — даже: внезапный взрыв, даже легчайший вздох — все должно быть прежде взвешено на незримых весах.
Обо всем этом новогрудская школа говорила с Адамом не языком живых народов.
Нет, его учили любви к древнему Риму, как будто отчизной его была Италия. Читая Тита Ливия, Светония, Тацита, он тосковал по той отдаленной отчизне. А когда позднее научился вздыхать по юной соседке Иоасе, стилизовал ее в грезах своих под юную римлянку.
Спустя три года после отлета римских орлов Наполеона Адам- Мицкевич выезжает в Вильно, дабы поступить в тамошний университет [14] Университет в Вильне существовал под наименованием Виленской Академии с конца XVI века; после пережитого в XVII веке упадка, в период Просвещения вступил в полосу расцвета, преобразованный в 1781 году в Литовскую Главную школу, а в 1802 году названный университетом. После восстания 1830–1831 годов был закрыт царскими властями.
, в этот «предмет в Вильне значительный», как писал о виленском учебном заведении его позднейший профессор Иоахим Лелевель [15] Иоахим Лелевель (1786–1861) — выдающийся польский историк и политический деятель, в восстании 1830–1831 годов и в послеповстанческой эмиграции был одним из лидеров польской демократии.
.
С начертанным по-латыни свидетельством новогрудской публичной школы, в котором подтверждалось полное его. прилежание ко всяческим наукам и безупречное поведение, кандидат в студенты отправился в первое свое странствие — из Новогрудка в Вильно.
Князей литовских ты ровесница, дубрава,
Понар, и Свитези, и Кушелева слава!
Когда-то отдыхать любили в чаще дикой
Витенис, и Миндовг, и Гедимин великий.
Однажды Гедимин охотился в Понарах,
На шкуру он прилег в тени деревьев старых
И песней тешился искусного Лиздейки,
И убаюкан был журчанием Вилейки;
Железный волк ему явился в сновиденьи,
И понял Гедимин ночное откровенье:
Он Вильно основал в непроходимых чащах,
Тот город волком стал среди зверей рычащих,
Читать дальше