Майя Лунде - Снежная сестрёнка

Оба посмотрели на меня.

— Потому что я не хочу забывать, как я тоскую по ней, — продолжал я ещё громче. — И я не хочу забывать, как Юни радовалась. Я хочу помнить всё. И Юни будет здесь всегда, хотя она и умерла. И неправда, что мёртвые просто исчезают. Они по-прежнему здесь, с нами…

Я перешёл на крик:

— Юни по-прежнему член нашей семьи!

Я уставился на них: сначала на маму, потом на папу. Думаю, взгляд мой был довольно строгим. Во всяком случае, они выглядели весьма озадаченными.

— И потому я решил, что нам надо прекратить думать, что всё пройдёт. Вместо этого нам надо говорить о Юни, смотреть её фотографии и думать о ней каждый божий день. Потому что она была весёлой. Очень весёлой. И нам тоже надо снова стать такими.

Я замолчал. Я всё сказал. Больше говорить нечего. Так много я не говорил им с тех пор, как Юни умерла. А может, и до этого тоже.

Мама с папой по-прежнему смотрели на меня. Потом они переглянулись и снова перевели взгляд на меня.

— Юлиан прав, — произнесла Августа.

Мама с папой как по команде открыли было рот, но так ничего и не сказали.

Тогда я почувствовал, что меня прямо распирает от злости.

— Ну что, так и будете стоять? — выпалил я.

Папа шагнул ко мне, но, видимо, это всё, на что его хватило.

— Юлиан, — тихо проговорил он.

Его голос был совершенно безликим. Голос клона папы.

— Подумайте обо всём хорошенько, — сказал я. — О том, как нам дальше жить в этом доме. А мне пора.

— Как это? — проговорила мама. — Куда ты собрался?

— Мне нужно ещё кое-что уладить, — сказал я. — К вам это отношения не имеет. Мне нужно поговорить с другом. И обязательно сегодня вечером. Безотлагательно.

Я пошёл в прихожую, натянул куртку и ботинки, схватил рюкзак.

— Юлиан! — крикнула мне вслед Августа.

Мама вышла за мной:

— Погоди, Юлиан!

Но у меня не было времени. Не было времени думать о том, какие они глупые, эти родители. О том, что даже рождественские открытки не заставили их измениться. Даже злиться времени не было.

Я открыл дверь и выбежал в темноту, на ходу надевая рюкзак. В нём лежали коньки Хедвиг.

Пока я добежал до кладбища, я вспотел и запыхался. Там было темно и тихо, но на многих могилах горели свечи. Я нашёл могилу Юни и остановился. Тёмная одинокая могила. Надо было захватить с собой свечу, но времени на это не хватило. Да и пришёл я не за этим.

Я огляделся. Ряд за рядом могилы, не счесть. Между деревьями вдалеке виднелся фьорд. Там Хедвиг и утонула, подумал я, и по спине у меня пробежал холодок.

Я стал медленно обходить кладбище, останавливаясь у каждого надгробия, чтобы прочитать, кто там похоронен. «Так много имён, — думал я, — сколько же здесь мёртвых». Большинство прожили долгую жизнь, дожили до семидесяти и восьмидесяти. Но попадались и детские могилы. Я узнавал их по малому числу лет между датами рождения и смерти. Каждый раз, когда я останавливался у такой могилы, мне становилось грустно.

Хермине Клауссен 1958–1966

Педер Берг 1932–1941

Клара Агата Хьельструп 1925–1929

На некоторых надгробиях кроме имени были короткие стихи или трогательные надписи. Их я тоже читал:

Любим и скорбим

До встречи в воспоминаниях

Вечная память о тебе в сердцах родных

Сладких снов, доченька

Любимые бесследно не исчезают

Время шло. Сколько я уже пробыл здесь? Десять минут или несколько часов? Вдруг я так и не смогу найти могилу Хедвиг? Могил было слишком много. Слишком много имён, слишком много мёртвых.

Я остановился. К ночи похолодало, и я замёрз. Пар, шедший изо рта, растворялся в темноте. Один конёк в рюкзаке натёр мне лопатку. «Нет, мне не справиться, — подумал я, — так и буду бродить здесь целую вечность и искать».

И тут я услышал лёгкие шаги за спиной.

Я резко обернулся и различил между деревьев тень. Голос тихо произнёс:

— Она рядом.

Я пошёл на голос.

— Эй, кто здесь?

Но тень пропала, а я вышел прямо к могиле.