Кеннет Грэм - Ветер в ивах

– Алло, мамаша! – сказал машинист. – Ты что такая грустная ходишь? Случилось что-нибудь?

– Ах, милорд, – всхлипнул Жаб. – Я бедная, несчастная прачка, я потеряла все деньги, не на что купить билет, а мне во что бы то ни стало нужно попасть сегодня домой, и как мне быть, что мне делать, ах ты, господи-и-и!.. – И он залился слезами пуще прежнего.

– Да, мать, плохи твои дела. – Машинист задумался. – Деньги потеряла, до дому не доехать, а дома детишки ждут… Ждут ведь, а?

– Ждут, все как один ждут, – убивался Жаб. – Голодные, играют со спичками, выбегают на проезжую часть, все друг с другом передерутся, бедные, невинные крошки! Ах, я пропала, милорд!

– Г-хм, – прочистил горло добрый машинист. – Мы вот что, пожалуй, сделаем. Ты, значит, прачка, а я, значит, машинист, и работа у меня, прямо скажем, не очень-то чистая. Грязная у меня работа, чего там греха таить. Рубашек одних целая прорва уходит. Старуха моя совсем со стиркой замучилась. Так ты, мать, мои рубашки-то постирать возьми, пришлёшь мне их потом, а я тебя прокачу на паровозе. То есть, конечно, это всё не по правилам, ну да ведь и из правил же исключения бывают.

Тут же осушив слёзы, Жаб влез на паровоз. Отчаяние сменилось восторгом. Он в жизни не выстирал ни одной рубашки, и вряд ли бы у него получилось. Но он и не собирался осваивать это ремесло.

«Когда я доберусь до Жабсфорда, – думал он, – когда у меня опять будут и деньги, и карманы для них, я пошлю машинисту столько, чтобы его старуха могла о стирке не беспокоиться. Получится то же самое или даже лучше».

Стрелочник поднял жёлтый флажок, машинист дёрнул ручку, паровоз свистнул и покатил прочь со станции. Скорость возросла, мимо мелькали поля, деревья, заборы, коровы, лошади, всё быстрее, быстрее… И мысли Жаба уже устремились в Жабсфорд, где его ждали друзья, чтобы восхищаться его отвагой, деньги, чтобы звенеть в карманах, мягкая постель, вкусная еда, и от нетерпения он начал прыгать и выкрикивать обрывки стихов и песен – к немалому смущению машиниста, который таких прачек отродясь не видывал.

Отъехав миль десять, когда Жаб уже детально соображал, чем будет сегодня ужинать, машинист удивлённо нахмурил брови и прислушался. Потом влез на груду угля, всмотрелся из-под руки назад и сказал:

– Странное дело. За нами кто-то едет, а по расписанию я сегодня на этой ветке последний. Совсем расписание не соблюдается!

Немедленно прекратив прыжки и пляски, Жаб ощутил тяжесть в ногах и в животе тупую, ноющую боль. Ему захотелось сесть и закрыть голову руками.

В лунном свете рельсы блестели ярко, и всё, что делалось позади, было хорошо видно. Скоро машинист, утвердившись на груде угля, закричал:

– Теперь вижу! Прямо за нами на большой скорости – паровоз! Похоже, за нами гонятся!

Бедный Жаб, ползая в угольной пыли, силился что-нибудь придумать.

– Они настигают нас! – кричал машинист. – Ну и команда собралась на том паровозе! Какие-то рыцари с алебардами, полисмены с дубинками, а сыщики, точно сыщики – во! – в котелках и пальто гороховых, размахивают револьверами и орут: «Стой, стой, стой!»

Тут Жаб встал на колени и, умоляюще воздев руки, воскликнул:

– Спаси, спаси меня, добрый машинист! Я вовсе не прачка, у меня нет детей, и в моём доме никто не балуется со спичками. Я – Жаб, благородный Жаб из Жабсфорда. Благодаря моему уму и отваге, я только что вырвался из страшной тюрьмы, куда привели меня козни моих врагов. Если люди с того паровоза схватят меня, то меня ждут тяжкие оковы и беспросветный мрак. Погибнет во цвете лет несчастный, бедный, ни в чём не повинный Жаб!

Машинист сурово посмотрел на него:

– А теперь говори правду, за что ты попал в тюрьму?

Жаб густо покраснел:

– Да пустяки, право же, сущие пустяки. Я позаимствовал автомобиль, пока хозяева завтракали, он им всё равно тогда был не нужен. Честное слово, я не собирался его угонять. Но полицейские власти никогда не верят честному благородному слову и во всём стараются отыскать грязный умысел.

Машинист помрачнел ещё больше:

– Боюсь, что ты действительно скверное животное и тебя по справедливости надо передать в руки оскорблённого правосудия; но ты в беде, и я не предам тебя. Во-первых, у меня нет автомобиля; во-вторых, я не люблю, когда полиция останавливает мой паровоз, и вообще, когда кто-то плачет, мне самому худо делается. Итак, не хнычь, Жаб, мы ещё оставим их с носом!