Джефри Триз: Холмы Варны

- Будь спокоен. - Алан негромко засмеялся, стараясь скрыть собственную грусть.

Пять минут спустя темная фигура бесшумно прокралась по заснеженной крыше и спрыгнула в переулок Святой Марии

Глава вторая. УДИВИТЕЛЬНОЕ СОКРОВИЩЕ.

- Боюсь, любезный Дрейтон, ты не создан для ученых занятий.

Плотнее закутавшись в черную, подбитую мехом мантию, маленький голландец протянул руки к пылающему камину. Как и подобало ученому мужу, он говорил по-латыни, и Алан обиженно ответил на том же языке:

- Но разве не следует защищать истину, высокочтимый Эразм?

- Конечно, следует, юноша, но не мечом, а пером. И не хмуря гневно брови, а с улыбкой. Рази их глупость смехом! Ты читал мою последнюю книгу?

- "Похвалу глупости"? Кто же в Европе не читал ее, учитель?

- Мне надо было показать, как церковь под видом истины часто насаждает ложь и суеверия. Как она внушает, будто изображения святых способны творить чудеса, будто человек может обрести рай, каждый день усердно бормоча молитвы, будто грязное тело свидетельствует о святости духа... Но осмелился ли я прямо изобличить эти нелепости? Если бы я выступил против них открыто, меня, как сегодня тебя, сочли бы язычником и еретиком. Нет, мне пришлось искать обходный путь. Жгучая сатира, легкая насмешка, ирония. Я шутил, и люди смеялись со мной, тем самым уже наполовину соглашаясь, что я прав.

- Да, конечно. Но ведь ты - прославленный Эразм Роттердамский, и тебе дано совершать подобное. Любую написанную тобой книгу прочтут во всех уголках Европы. - Алан замялся и, крутя в руках шапку, уставился на свои башмаки: налипший на них снег, растопленный жаром камина, растекался темными лужицами. Как объяснить этому знаменитому ученому, что простому смертному не так-то просто следовать его совету и что спор в кембриджской харчевне, где лучшим доводом служит удачный удар шпаги, совсем не похож на споры, которые ведутся в тихих стенах университета с помощью писем и памфлетов?

- Насилием ничего решить нельзя, - продолжал голландец. - Одна война порождает другую. Я могу понять и извинить диких зверей, которые набрасываются друг на друга, ибо они поступают так по неведению. Но неужели надо убеждать людей, что...

- Прости, учитель, что я перебиваю тебя, но сделанного не вернешь. Я ранил его, защищаясь, - это правда, но его друзья поклянутся, что ссору затеял я. Мне надо покинуть Кембридж, и благоразумнее всего было бы на некоторое время уехать из Англии.

- Мне будет жаль расстаться с тобой, - улыбнулся Эразм. - Слишком мало тут истинных ценителей греческого языка. На нас даже косятся, считая наши занятия глупой, а то в вредной затеей. Но я уже сказал, что, по-моему, ты не создан для мирных занятий наукой. В тебе таится неразумное влечение испытывать силу силой - ты, вероятно, предпочтешь назвать это любовью к приключениям.

- Каюсь, ты прав, - в свою очередь, улыбнулся Алан. - Я происхожу из воинственного рода. Мои родители умерли, когда я был еще мал, и я рос без всякого присмотра, а север - суровый край. Нет, я люблю греческий язык, и меня влечет мудрость, ключом к которой он служит, но я не могу посвятить книгам всю мою жизнь. Мне нужно и что-то другое.

- Быть может, тебе следовало бы отправиться с испанцами или португальцами завоевывать Новый Свет.

Алан расхохотался:

- Нет, учитель. Мне только один раз довелось плыть на корабле, и всего только из Гулля в Лондон, но у меня начинается приступ морской болезни при одном лишь воспоминании об этом путешествии. Моряком мне не быть.

- Гм... - Эразм задумался и, нагнувшись к камину, принялся растирать посиневшие пальцы; он даже распахнул мантию и подставил животворному теплу свои тощие ноги. - Итак, у тебя нет ни денег, ни друзей. Тебе приходится самому заботиться о себе. И тебе надо уехать из Англии.

- Да, учитель.

- Я могу, конечно, снабдить тебя письмами, которые откроют тебе двери других университетов. Парижского, например, или Падуанского. Но ведь, чтобы не умереть с голоду, тебе придется просить милостыню или работать. К тому же я остаюсь при прежнем мнении: несмотря на весь твой острый ум, господь не предназначил тебе быть ученым.

- Так что же ты мне посоветуешь?

Голландец долго молчал. Алан ждал, с трудом сдерживая нетерпение. Ночь была на исходе. Пока он беседовал с Эразмом, незаметно приблизился рассвет, неся с собой опасность. Он уже видел, как его ведут к декану колледжа, как передают в руки университетских властей...

- Пожалуй, - негромко сказал Эразм, - я могу тебе кое-что предложить. Но если ты согласишься, я не знаю, куда это тебя приведет. Несомненно, в дальние страны. Вероятно, на край гибели. И возможно - в могилу.