Мария Поступальская: Чистое золото

«Жили-были девочка и мальчик…

Они жили не в большом городе, не в широкой степи, не у синего моря, а за горами, за долами, в дремучем лесу. Лес этот стоял на краю большой чудесной земли…»

Так можно было бы начать сказку о детстве Тони и Павлика. И Тоня повторяла про себя эти слова, стоя на высоком табурете и вешая на елку маленького ватного парашютиста.

Десятиклассники украшали к празднику большой школьный зал. Было шумно, но Тоня не слышала ни смеха, ни говора друзей.

Она всегда помнила о Павлике; с ним была пройдена большая часть ее восемнадцатилетней жизни. Но сегодня, в звездную новогоднюю ночь, ей впервые захотелось рассказать самой себе историю их дружбы так, словно она читала об этом в книге.

«Девочка была… Какая же я была в детстве? — спросила себя Тоня, и ответить оказалось так трудно, что она отмахнулась от вопроса. — Девочка была обыкновенная, а мальчик рос умным, смелым и сильным. Он ушел на войну, защищать свою родину, и… не вернулся».

Сказка неожиданно кончилась так быстро и печально, что Тоня обрадовалась, когда Лиза Моргунова окликнула ее:

— Ты спишь, что ли, Антонина? Возьми бусы!

Тоня заторопилась, взяла связку разноцветных бус и принялась укреплять на елке.

— Иду, иду! — звонко крикнула Лиза друзьям, звавшим ее в другой конец зала. Там девушки разбирали спутанную груду флажков.

В зал вошел секретарь школьного комсомольского комитета Илларион Рогальский. Он и сегодня, среди предпраздничного оживления и суеты, был очень спокоен и даже несколько величав. Только чудесный розовый румянец, оживлявший его правильное лицо, был, пожалуй, ярче, чем обычно.

Широко расставив длинные ноги, Илларион внимательно осматривал елку.

— Хорошо, — сказал он решительно и, сняв очки, начал их протирать.

Когда Ила был доволен или смущен, он снимал очки.

Тоня знала эту его привычку и всегда с интересом следила, как серые блестящие глаза Рогальского, казавшиеся под стеклами строгими и холодными, становились вдруг добрыми и немного растерянными.

— Совсем хорошо! — повторил Рогальский. — Не зря потрудилась, Кулагина!

Тоня была членом комсомольского комитета и ведала культмассовой работой в школе. Для новогоднего праздника она немало потрудилась. По вечерам у Тони собирался ее актив — ребята из девятого и восьмого классов. Они делали игрушки, готовили малышам подарки.

— Очень рада, что нравится, — скромно отозвалась Тоня и, не удержавшись, прибавила: — Я думаю, в Москве, в Колонном зале, елка не богаче.

— Ну-ну, без зазнайства! В Колонном зале, брат, там такое, что нигде не увидишь… Да! — оживился Илларион. — Второклассники, оказывается, тоже игрушки мастерили… Моргуновой братишка целый короб приволок.

В дверях показалось курносое смеющееся лицо Степы Моргунова. Мальчуган сиял, но, увидев свою старшую сестру, Лизу, чуть помрачнел, а Лиза сейчас же сурово окликнула его:

— Степка! Опять по ночам бегаешь! Зачем явился? Почему не спишь?

— Десятый час — не ночь, во-первых, — с достоинством ответил Степа, — а во-вторых, я же по делу. Игрушки принес… Тоня, скажи ей!

— Давай, давай свои игрушки, а сам беги домой, — улыбнулась Тоня. — Нечего тебе тут рассматривать! Завтра неинтересно будет.

Когда Степа, недовольно шмыгнув носом, ушел, она с укором взглянула на подругу:

— Эх, воспитательница! Всё окрики…

— Тебе бы такого братишку, хлебнула бы с ним горя! — уже добродушно ответила Лиза, щуря светлозеленые озорные глаза и закидывая за спину каштановые, с рыжим отливом кудри.

Тоня принялась убирать упругие ветви, густо обвешанные игрушками, нехитрыми грибками, фонариками и звездочками из Степиного короба.

— Я отплываю, товарищи, — сказал Рогальский.

— Постой, Ила! — спохватилась Тоня. — У нас на завтрашний утренник выделено трое распорядителей. Я сама хотела дежурить, да уступила Лене Барановой. Ей очень хочется. Ее сестренка и маленькие братья придут на елку.

— Ну что ж, — согласился Илларион. — А ты отдохни — заслужила… Баранова-то здесь?