Виктор Астафьев: 13 черных кошек и другие истории

Вдруг рыжеволосый боец громко и натужно крякнул и приник; к земле. Винтовка уткнулась в грязь.

— Дядя! — крикнул Муса. — Дяденька!

Боец не отвечал. Работая локтями, Муса подполз к нему. На плече рыжеволосого расплывалось темно-бурое пятно. Лежавший слева пожилой боец крикнул:

— Чего смотришь? Оттащи и перевязывай.

Муса что есть силы вцепился в облепленный грязью сапог, но раненый не сдвинулся с места. Мальчик обхватил его вокруг пояса — руки не сходились, и Муса уцепился за шинель. Напружинив мускулы до боли, он потянул грузное тело бойца под откос.

Рыжеволосый застонал, с трудом пошевелил губами:

— Ранили меня, браток…

Мальчик выпростал его руку из рукава и перевязал обрывками рубахи.

— Вот и спасибо, малец, — сказал раненый. — Пошукай у меня в кармане, там кисет с табаком.

Муса свернул толстую самокрутку и вставил ее в губы бойца.

— Ловкий ты, татарчонок, — ласково произнес боец, — справный… А винтовка моя где?

— Тут она, рядом.

— Вот незадача! Стрелять не могу, патроны даром пропадают… Собери-ка их да отнеси брату.

Чувствуя на груди холодок металла, Муса пополз вдоль цепи. Ему уже не казалось, что пули летят сплошным роем. И когда одна цокнула рядом о камень, мальчик только вздрогнул и пополз быстрее.

Взглянув на брата через плечо, Ибрагим спросил:

— Зачем сюда?

— Патроны принес.

— Давай, давай, — обрадовался Ибрагим, — а остальные на левый фланг неси. Быстро!

На левом фланге Мусе обрадовались, да еще попросили воды.

Мальчик схватил поданную ему фляжку и спустился к глубокой рытвине, наполненной дождевой водой.

До самого конца боя Муса не сидел на месте: носил патроны, помогал раненым.

В полдень, когда багряное солнце прорвалось сквозь облака, бой затих. Остатки банды убрались прочь.

На обратном пути бойцы смеялись и шутили. Ветер дул в спину, подгоняя отряд. Муса не отставал от Ибрагима, а тот иногда оборачивался, улыбался, но у самого села пригрозил:

— Дома поговорим…

Но Муса не обиделся, поправил на плече винтовку, переданную ему раненым, и ответил:

— Конечно, поговорим, Ибрагим-абый.

Он немного жалел об одном: в Мустафино отряд придет затемно и никто из «Красной звезды» не увидит, как Муса шагает в строю с настоящей винтовкой за плечами.

Митя начал волноваться еще с обеда, а сейчас просто не мог усидеть на месте. Наконец он не вытерпел, снял с вешалки старое пальто и пошел к дверям.

— Куда, на ночь глядя? — строго прикрикнул отец.

Что за человек отец! Сидит в другой комнате, занят своим делом, а знает, что Митя уходит.

— Я, папа, рыбачить. На озеро, — ответил Митя, делая еще один шаг к порогу.

— И что тебе приспичило? Каждую ночь ходишь, — ворчит отец, но не запрещает. Митя, схватив кривое удилище и баночку с червями, выскальзывает за дверь.

Летняя ночь подкралась незаметно. Еще недавно светило солнышко, а теперь так темно, что даже перевального столба не видно.

Митя идет быстро. Ему здесь все знакомо. Здесь он родился: правда, не так давно, но десять лет тоже не малый срок. Тропинка вьется по краю яра. Внизу темнеет Волга. Как хорошо здесь было раньше!.. Отец Мити работает бакенщиком. Должность, кажется, небольшая, а обойдись без него! Многие видят ночью на реке красные и белые огоньки, любуются ими, а не знают, что это дело рук папы. И вовсе не для красоты он зажигает их. Бакены горят над опасными для плавания местами. Не будет их — не узнает капитан, где мель, камни, и налетит на них пароход.

Но вот уже неделя, как папа не зажигает огней. Волга сразу стала скучной, суровой. И все из-за немцев: начали мины ставить. Лежит такая мина на дне, а как подойдет к ней пароход — она и взорвется. Сам Митя еще не видел их, но папа все знает, и он говорил, что это очень поганая штука. Так и сказал:

— Поганую штуку фашисты затеяли.

И еще папа сказал, что с минами можно бороться, что они не опасны, если их заметить и взорвать. Конечно, не самому взорвать, а сказать матросам, и уж они взорвут.

— Тут дружнее надо, всем смотреть: не ставит ли враг мины. Самое первое дело — заметить ее. Потом — на матросский пост доложи.

Так говорил папа, а вечером они с мамой уходили из избушки. Дома оставались бабушка и Митя, но спать дома папа не разрешает. На ночь приходится уходить в щель. Ее папа вырыл в стороне от дома и такую глубокую, что если даже встать на цыпочки, то и тогда ничего, кроме неба, не видно. А вылезать надо по ступенькам, которые сделаны тоже из земли.