Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

УДК 821

ББК 83.3(2=Рус)7

А 91

Составитель Геннадий Сапронов

Художник Сергей Элоян

Астафьев В.П.

А 91Нет мне ответа... Эпистолярный дневник 1952—2001 / Сост., предисл. Г. Сапронова. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2009. — 720 с.: ил.

Книга представляет собой эпистолярный дневник большого русского писателя Виктора Петровича Астафьева. Дневник, составленный из нескольких сотен его писем, почти ежедневно из года в год отправляемых им в разные уголки страны родным и друзьям, собратьям по перу, начинающим авторам, в издательства и редакции литературных журналов. В них с предельной искренностью и откровенной прямотой отразилась жизнь выдающегося мастера слова на протяжении пятидесяти лет: его радости и огорчения, победы и утраты, глубина духовного мира и секреты творческой лаборатории прозаика. В них страдающая мысль и горестные раздумья сына своего Отечества о судьбе его многострадальной Родины и её народа, великой частицей которого он был.

Большинство писем Виктора Астафьева публикуются впервые. Книга широко проиллюстрирована фотографиями из семейного архива писателя.

ISBN 978-5-94535-107-3

© Астафьев В.П., наследники, 2009

© Элоян С.Н., оформление, 2009

© Сапронов Г.К., предисловие, составление, 2009

© Сапронов Г.К., издатель, 2009

Вечно Наш

Когда бываю в Красноярске, я всегда еду в Овсянку к Виктору Петровичу — пройтись по его селу, заглянуть в его домик, зайти в его библиотеку, в его церквушку и обязательно поднимаюсь к нему на Манскую гору, где у подножья раскидистых берёз, растущих из одного корня, на бывшей крестьянской пашне, окружённый красотой енисейских гор нашёл он упокоение рядом с дочерью и с земляками посреди России.

Виктор Петрович явился на свет 1 мая 1924 года в день памяти воина-мученика Виктора, а, пройдя через сиротство, бездомность, кровь, раны и грязь войны, через цепь нескончаемых наших «гражданских» войн, перенеся всю боль и каторжные муки писательского труда, оставил нас поутру 29 ноября 2001 года, в день памяти евангелиста Матфея. И каждый раз, глядя на полированную черноту каменного надгробия, где золотом озорной извилистой линии такого родного почерка высечен его автограф, а внизу, на отдельной плите, указаны годы его жизни, возвращаюсь к мысли, уколовшей меня в тот далёкий студёный день прощания с ним, когда я впервые увидел эти стоящие рядом даты: 1924 — 2001. Мысли о том, что жизнь человека — это и есть маленькая чёрточка между двумя датами, и что нет в ней ничего случайного — всё исполнено глубокого смысла: и каждая дата, и длина этой чёрточки. Вот и эта книга, которая составлялась все восемь лет после его ухода, тоже есть эта чёрточка, вместившая в себя его жизнь, его боли и радости, сомнения, разочарования и открытия.

Он никогда не вёл дневниковых записей. У него была изумительная память, поражавшая своей глубиной и необъятностью. В ней умещались не только полчища имён и дат, но и названия сотен земных существ и растений, их краски и запахи, несчётное количество поэтических строк и мелодий музыкальных шедевров, глубинное знание быта людей, природных явлений — все детали и оттенки жизни. «У меня до войны была редкостная память, — писал он в одном из писем Валентину Курбатову, — которая меня избаловала до того, что я ничего другого делать не хотел — ни учиться, ни трудиться — мне всё давалось «просто так». Маленький, совсем малограмотный, я уже сочинял стихи и разного рода истории, за что в ФЗО и на войне меня любили и даже с плацдарма вытащили, но там, на плацдарме, осталась половина меня — моей памяти, один глаз, половина веры, половина бездумности, и полностью остался мальчик, который долго во мне удобно жил, весёлый, глазастый и неунывающий. Работа в литературе, огромное перенапряжение самого себя (ведь одновременно и грамоту, и всё-всё надо было постигать самостоятельно) так меня износили, что потекли остатки памяти, но и с половиной того, что было, что не отшибло на войне, жил я вольно и припеваючи никогда много не записывал, сочинённое в лесу год-полтора назад восстанавливал до звука, когда доходило в писанине именно до этого, где-то сочинённого места».

Помню, Виктор Петрович доставал иногда крохотный блокнотик, в котором лишь одному ему понятным «шифром», буквально несколькими буквами отмечал только что увиденное, услышанное или что-то вспомнившееся. Этих словесных крючочков вполне хватало ему, чтобы при необходимости выудить из памяти нужную деталь или точное слово.