Александр Кононов: У железного ручья (Повесть о верном сердце - 1)

Ян молча застегивал штаны. Редаль закричал ему по-латышски:

- Эй тулин уз маям, палайдны! - И повторил по-русски: - Иди домой, озорник!

Тут прибежала с огорода Гришина мать и, еще не разобрав как следует, что случилось, рывком схватила сына, потащила к дому. Ну разве ж те колотушки, что достались Грише, можно сравнить с казнью лесникова сына!

Правда, спина у Гриши долго ныла от материнских тумаков. Спина еще ныла, когда он прибежал - уже под вечер - в избу лесника. Окна в избе были маленькие, стекла в них - почти черные от старости и долголетней пыли. Легкий звон висел в этой темной избе: мухи, звеня, бились в стекла просились на волю.

Августа Редаля не было дома. На земляном полу сидел Ян и плакал.

Гриша опустился рядом с ним и жарко зашептал:

- Не плачь... Давай убежим... Уйдем далеко-далеко, хочешь?

Ян не отвечал.

- Хочешь, пойдем искать Железный ручей?

Ян вытер слезы и сказал:

- Уйдем к лесным братьям...

С недавних пор в усадьбе часто говорили про лесных братьев, и всегда вполголоса, оглядываясь. А то и шепотом.

И все-таки Гриша словно видел их: идут братья по лесу, высокие, кудрявые, похожие друг на друга. И за поясом у каждого - острый топор. Идут братья по лесу, никого не боятся...

Открылась дверь, на пороге показался Август Редаль, и Гриша, нырнув ему под руку, спасся бегством: он боялся теперь этого неторопливого человека.

Домой ему не хотелось. Он остановился у колодезного журавля, откуда далеко было видно и поле, и лес за полем, и уже широко разлившийся над лесом закат.

Розовая пыль клубилась на дороге. В пыли сверкнули серебряные спицы. Ну конечно, это Шпак ехал на своем велосипеде.

Шпаком звали в округе учителя Шпаковского из местечка Ребенишки. У него до августа свободная жизнь - школа закрыта, - он и ездит повсюду, счастливый. Вот кому можно позавидовать!

Только бабушка, увидав в первый раз велосипед, сказала с укоризной:

- Какая ж это езда? Один зад, прости господи, сидит, а ноги-то бегают.

Ну, это потому, что бабка отреклась от мирских радостей.

Кто не отрекся, тот такой езде позавидует, пусть даже ноги и бегают.

Шпаковский пропылил было мимо колодца, но увидал Гришу, затормозил и соскочил с велосипеда. Он попрыгал на длинной ноге в штанине, заколотой внизу булавкой, и хитро прищурился:

- Сеньор, родитель ваш дома?

Вот всегда он так разговаривает.

Гриша ответил неласково:

- Давеча в саду был...

Шпаковский вытер лоб белым платком, вынул из пиджака, из верхнего карманчика, гребешок и со вкусом, не торопясь расчесал свои казацкие усы.

- Тогда произведем рекогносцировку.

Зачем Шпак говорит эти непонятные слова? Скорей всего, в насмешку над Гришей.

Счастливый, он повел за собой свою великолепную, сверкающую машину. А за садовой изгородью уже показался отец с граблями в руках. Он весело потряс над головой картузом - радовался приезду гостя.

Вот уже и самоварной трубой гремят в сенях у Шумовых. Это мать готовится угощать Шпаковского.

Странная дружба была у отца с учителем. Образование было у них разное, и судьба разная, и родом они были из разных мест, а задушевный разговор могли вести друг с другом хоть до вторых петухов и договаривались до того, что мать начинала кричать на отца: "Не нашего это ума дело!"

Теперь отец с гостем усядутся за стол и начнут долгую беседу, а Грише тогда останется одно: сидеть в углу тихо до самой ночи. А потом идти спать. Скучное дело!

Нет расчету идти домой.

Закат разлился над лесом еще шире. Вот уже хлопнул пистолетным выстрелом пастуший бич: гнали стороной стадо к хлевам. В воздухе сразу запахло пылью и молоком. А из сада сладко и грустно потянуло резедой.

Как-то пустынно стало вокруг. Гриша побрел к амбарам.

Там стояли у плетня большой Минай и еще один работник арендаторов Пшечинских - старый Винца, похожий своими серыми бакенбардами на портрет царя Александра Второго, - портрет этот Гриша увидал в прошлом году в Ребенишках; потом подошли и женщины: Тэкля в накинутом на голову теплом платке, старая Пшечиниха, кухарка Анфиса. Да и голенастая Катя, "гусиная пастушка", была тут же. Ну, значит, и Гриша спокойно мог подойти к плетню - не прогонят.

Винца курил коротенькую трубочку и не торопясь рассказывал о чем-то. Он говорил по-русски, только иногда сбивался на латышский язык, да еще уж очень любил такие слова, как "непременно".

- И вот приехал этот барон на... как это сказать... тыр-гус, гада-тыргус...

- Так это ж ярмарка, - догадался Минай.