Тамара Левашова: Улыбашки от Наташки

ещё денёк туман клубится.

Ах, этот день, венец прощальный,

его глотаю, им дышу,

и птичий клич, такой печальный

я болью сердца распишу.

Поплачем с ивушкой по-бабски,

и будем лето вспоминать,

а осень уж свои побаски

готова листьямь «клевать».

Вздохнула ива у ручья:

ведь так красива,

а ничья.

Всё слёзы льёт,

ручей уж полон,

никто не ждёт

её поклоны.

Слегка коснётся

ветер листьев

и унесётся веселится.

Присядет мотылёк незваный,

он так далёк,

он нежеланный.

Рыдает ивушка

в тоске,

её кручинушка

в песке

в ручей

уж русло проложила,

утеха ласковых ночей

проплакала,

не полюбила…

Неведомая сила

меня толкнула в пруд,

я, правда, не просила,

но вот пришлось нырнуть.

Я вроде не русалка,

на рыбу не похожа,

и шорты мне не жалко,

они нырнули тоже.

Я выбралась на берег —

зелёная кикимора.

В руке рогоза веник,

не волосы-щетина,

щетина тины бурой,

и по колено грязи,

и тычат пальцем-дура!

А я не лезу в князи.

С меня стекает зелень,

с меня стекает ряска,

хотя сквозь тины темень

я холодком обласкана.

Мокрющая лягушка —

всё это про меня,

завидует подружка,

от солнца вспепелясь.

Мотылёк в цветке застрял,

трепыхается.

Цвет почувствовал-финал,

отряхается.

Выплюнул он мотылька

на свободу…

Ох, как жизнь порой горька,

ох, природа!

Крылья смяты, голова

раскололась,

песня эта не нова,

укололась

о шипы душа его

и сломалась,

это всё бы ничего,

это малость.

Наркоманить и в астрал

мотылёчек

улетать порою стал,

как цветочек.

Глюки мучили его,

ай, бедняжка,

это всё бы ничего,

только тяжко…

Музыка вальса

лилась насолнечно,

осень крадётся

лазурью облачной.

Осень крону

мазками смелыми

словно корону

из стразов одела.

Пахнет медынью,

горечью трав,

чаем полынным,

хмелем приправ.

По разнотравью

иду босиком,

тень где-то с краю

моя голяком.

Я ещё в шортах

и майке дырявой

в солнца воротах

стою кудрявая.

Ты тоже сегодня

не в смокинг одет,

не новогодний,

но всё-таки дед.

Твою бородёнку

на пальцы кручу,

твою одежонку

стряхнуть хочу.

Пусть осень оденет

тебя в золотишко,

а неба просинь

в кафтанчик тришкин.

Смола сверкнула янтарём

в лучах предутренней зари,

мы в сосны, словно в храм идём,

они стоят, как алтари.

А перед нами мхи в росе

и неба синь сквозь сосны льётся,

паук запутался в косе

своих тенёт и муха бьётся.

Вдыхаем сосен аромат

янтарный, влажный, нежно-терпкий,

богульник одурманить рад

и по щекам щекочат ветки.

Мы набухаем лёгкой ленью,

присесть бы на пенёк-дружок,

средь сосен затерятся тенью,

или грибной найти лужок.

Но мы идём по гущаре,

смолистость вдохами глотая,

а солнце пляшет в янтаре

смолы, что плавится и тает.

Росная влажность воздуха

лёгкие наполняет,

детство напоминает

утра весеннего сполохом.

Детство моё курносое,

веснусчатое, загорелое,

память, что ты наделала,

я ведь такая взрослая?

А хочется взять скакалку,

в классики поиграть,

и понарошку стать

маленькой, яркой фиалкой.

Разлиться по гальке ручьём,

блеснуть жёлто-красным лучиком

и для такого случая

в детство вернуться ещё!..

Девица красавица

по лугу бежит,

солнечное платьице

радугой горит.

Травы шелковистые

ноги заплетают,

а ежи ершистые

колобки катают.

Кот за ней крадётся,

ластится, урчит,

а она смеётся,

ручейком журчит.

А она красуяь,

прячется в цветах,

с солнышком целуясь,

кормит мелких птах.

А мечты румяные,

а мечты, как сон,

травами духмяными

мир заполонён.

Вот венок-корону

девица сплела

и к пеньку, как к трону,

плавно поплыла.

Девица красавица,

на лугу царица,

солнцем умывается,

радугой лучится.

На коленках ссадины,

ямочки на щёчках,

а седины мамины

называют дочкой.

Вот она курносая

в шортиках и майке,

все твердят несносная,

а для мамы зайка.

Ласковый зайчонок —

в сердце лучик света,

ведь её ручонок

лучше в мире нету.

Ведь она смеётся,