Елена Левашова: Отец (не) моей дочери

Этери.

Мечусь по комнате, пихая в рюкзак все, что вижу – детские маечки, платья, полотенца, игрушки… Вот зачем мне это нужно? Руки трясутся, а предметы расплываются, превращаясь в уродливого монстра… Диван, шкаф и телевизор – все смешивается, перепутывается, походя в этот момент на мою жизнь – потерянную и никчемную. Сглатываю горький ком в горле и хватаю на руки дочурку… Я даже на оглашение приговора суда не осталась – и так все понятно. Но я хитрее этого… Самойлова.

– Сейчас мама все соберет, и мы уедем. Да, солнышко? Мамина радость… Мамина родная… Дариночка моя… Никому тебя не отдам.

– Мама, – дочка обнимает в ответ и пытается поцеловать, впечатав влажные губки в мою соленую от слез щеку.

– Давай-ка поторопимся, Дарина? А то придет злой дядя и тебя заберет.

– Гуять, – лепечет она довольно. Подбирает с пола ушастого зайку и деловито несет в прихожую.

– Да. Мы поедем далеко-далеко… Жаль, что у мамы нет машины, но мы сядем в автобус.

Кровь ревет в висках, пальцы подрагивают от чудовищной порции адреналина, выплеснувшегося в кровь. Я точно ничего не забыла? Документы в сумке, пакет мусора стоит у входной двери, вещи на первое время в рюкзаке… Вроде бы все… Остается одеться и выбежать из квартиры в неизвестность… А там… Пусть весь мир взорвется! Плевать на вердикт суда! Плевать на влияние и власть Самойлова! Дарину я не отдам. И на дурацкие тесты ДНК тоже плевать…

– Давай мама тебя оденет, моя куколка. Иди сюда, – присаживаюсь возле дочери на корточки и тотчас падаю от оглушительного удара в дверь.

– Мама, – Даринка испуганно льнет ко мне и дрожит.

Я знаю, кто за ней… Лев Борисович оказался умнее, чем я предполагала. Быстро сообразил и предвидел мой побег.

– Этери Валентиновна, откройте дверь, – гремит за стеной чужой голос.

Вот, значит, как он все вывернул? С подмогой пришел.

– Я… Я сейчас полицию вызову, – хриплю чуть слышно.

– Открывай! Немедленно! Или я разнесу дверь и не оставлю щепки!

А вот это уже голос Льва Самойлова. А следом за ним – оглушительные удары. Он прав – еще немного, и дверь слетит с петель…

– Мама…

Даринка прижимается ко мне, а я, наконец, отпускаю себя… Приваливаюсь к стене и начинаю рыдать. Капли пота, ползущие по спине, кажутся ледяными… Из меня словно вытекает тепло. Жизнь улетучивается… С каждым проклятым ударом в двери я будто умираю. Даже дочурка в моих руках холодеет, превращаясь во что-то чужое, призрачное… Сейчас ее отнимут и меня не станет…

– Открывай! – гремит Самойлов.

– Этери Валентиновна, я вызываю бричеров, – услужливо сообщает другой голос.

Медленно поднимаюсь, придерживая побледневшую малышку, и отпираю дверь. Она жалобно скрипит и тотчас отворяется, являя взору Льва Самойлова. Возле высокого, темноволосого человека я кажусь себе букашкой. Той самой, которую можно прихлопнуть и брезгливо смахнуть со стекла… Что он и делает… Уничтожает, наплевав на мои чувства и планы…Жизнь, ничего для него не стоящую…

– Я пришел за дочерью. Она моя, а вы… Надо было дослушать приговор суда. Давайте ребенка, я ее забираю.

– Мама, – Даринка прижимается ко мне и хнычет.

– Дариночка, мама тебя не отдаст, – глажу ее по спинке, смеривая Самойлова ненавидящим взглядом.

– Ее будут звать по-другому, – гремит Лев. – Я ее родной отец, а вы… Отдайте ребенка по-хорошему или я засажу вас, обвинив в похищении! Я не шучу.

Цепляюсь за кричащую малышку, чувствуя рев крови в висках… Я даже окружающие звуки слышу плохо, а уж соображаю… Валюсь на пол, слыша крики дочери в подъезде и удаляющиеся шаги. Вот и все, Этери… Какой же ты была наивной дурочкой, если верила, что все получится. Ничего у тебя не вышло. Ты неудачница, вот ты кто… Заглушаю проклятый внутренний голос, пытаясь вернуть самообладание. Погружаюсь в ступор или дремоту. Сижу на полу, не чувствуя ничего, кроме смертельного холода… Сначала я стараюсь подняться, цепляясь напряженными пальцами за края мебели и стены, а потом смиряюсь, позволяя верховодить собственному телу… Не знаю, сколько я так сижу. Кажется, целую вечность. Темнота затапливает прихожую, а вместе с ней и холод… Я уже не ощущаю ничего – пальцы словно деревенеют, а голос садится от рыданий.

Вздрагиваю от скипа входной двери и тотчас зажмуриваюсь от вспышки света. Вот и муженек пожаловал со своей… Янулей.

– А что это ты расселась? – гремит Вася, нахмурившись и склонившись надо мной. – Я же сказал тебе съехать. Почему ты еще здесь?