Тамара Левашова: Улыбашки от Наташки

и тают, скрывшись в ямочки.

Ей страшно и щекочется

мороз, пробравшись в шубку,

морозит не на шутку,

а так скатиться хочется…

Силёнки все собрала,

вздохнула глубоко,

о, как ей нелегко,

а радость накрывала

восторгом, веселилась

смешинками из льдинок,

и сонмом неведимок

на сердце поселилась.

Симпатичные мишутки

разыгрались не на шутку:

воду в море расплескали,

из воды обед достали.

Им понравилась рыбёшка,

голод отступил немножко.

А рыбёшка нерестится —

вот где можно угоститься!

Уплетают малыши,

улыбаясь от души.

Медведиха-мама рада:

медвежат восторг-награда.

Пообедали детишки,

её маленькие мишки.

Кораблик бумажный

по лужице плыл,

мальчик отважно

курсом рулил.

Ветер проказник

дунул-привет.

И затонул, как Титаник

корвет.

Мальчик вздохи

не в силах скрыть.

Этому крохе

хотелось плыть.

И он поплывет

в жизни поток,

а мама зовет —

где ты, сынок?

Кораблик бумажный

по луже плывет,

мальчик отважный

к маме идет.

Мама согреет,

мама поймет,

парус алеет,

кораблик плывет.

Я так люблю ходить по лесу,

бреду по мхам без всяких троп

и паутиночки завеса,

как шлейф, спускается в окоп.

Давно в лесу не слышно взрывов,

я заворожена грибом,

на дне окопа, в сучьях выжив,

красивым стал боровиком.

Кладу его в своё лукошко

и веточку сосны хмельной,

и вижу пуговицу в ножке

заржавленную, со звездой.

Она мой талисман по жизни,

она мне память от бойца,

что на войне в окопе выжил,

пусть паутина у лица,

пусть ветви путь мне преграждают,

тревожно лес порой шумит,

мне пуговица помогает

и звёздочка, что в ней горит.

По тропинке лесной

не спеша шла домой,

а за мной домовой

увязался босой.

Он то зайцем скакал,

то косулей летел,

всё зверьё распугал,

отдохнуть захотел.

Он присел на пенёк,

ноги в мох погрузил,

ждёт весёлый денёк

и зарю пригласил.

И присела заря

к нему на портки,

значит брёл он не зря,

не надев башмаки.

Обернула заря

его ноги в хрусталь,

и умчалась, горя,

между ёлочек в даль.

Мы с Нафаней идём

по тропинке лесной,

и, как птицы, поём,

наслаждаясь весной.

Жил-был в лесу дремучем

весёлый светлячок,

трухой пенька измучен

пустился наутёк.

И шлейф за ним тянулся

мерцаньем огонька,

и он опять очнулся

в трухлявости пенька.

А в ней в ночи сверкали

несчётно светлячки,

в «Найди меня» играли,

скрывась за пеньки.

Просунул пальцы

рассвет в окаём,

счастливые мальцы

нашли водоём.

Портками, как сетью,

таскают мальков —

росинки на шерсти

притихших котов.

Они присмирели,

они в изготовке:

они поимели

рыбьи головки.

Лижет морось снег последний,

ветер полон буйной страсти,

и февраль, как принц наследный,

без короны и без власти.

Ручейки, сливаясь в стоки,

отжурчав своё стоккато,

пенным вынурнув потоком,

всё бегут, бегут куда-то.

С крыш не капают капели —

нет сосулек и давно,

только два кота сидели

под луною всё равно.

Только свиристят пичуги,

только вспыхнул окаём,

моросит дождями вьюга,

поливая водоём.

Мокро. След плывёт ручьями,

ночь ледяная ворчит,

слышу ка и я, ночами

котоВасия не спит…

Смешинка мне в ладонь упала,

смеялась, долго щекотала,

и я желанье загадала:

начать бы это всё сначала —

снежинка мне в ладонь упала…

Мокрый снег сползает с крыш,

катит ком большой малыш,

да силёнок маловато:

мокрый снег совсем не вата.

Но скатился с крыши ком —

малышу и стол и дом.

Радость бьётся через край,

слышится весёлый лай —

это его верный пёс

косточку ему принёс.

Им вдвоём так хорошо,

снова мокрый снег пошёл…

Слышно мама их зовёт,

малый с пёсиком идёт.

На пороге снова лужи

ждут февральской зимней стужи.

Вуаль тумана, изморось

ласкает трепетных зверушек,

пощипывает дед Мороз

зайчат за бархатные ушки.

Затих лесок и дремлет вьюга,

пороша прошуршит легко,

зима всех беляков подруга,

присыпет их следы снежком.