Джон Коннолли - Жнецы

«Ты меня создал, – подумал Луис. – Без тебя кем бы я стал?»

Сзади отворилась дверь. Было видно, как приближается сиделка – ее силуэт отражался на полированной стене за койкой Гэбриела.

– Сэр, вам пора уходить, – сказала она.

Луис в ответ чуть склонил голову и, подавшись вперед, нежно прикоснулся губами к щеке своего наставника, все равно что Иуда, обрекающий Спасителя на мученическую кончину. Луис был безотцовщиной, и вместе с тем отцов у него было множество. Гэбриел являлся одним из них, и Луису еще предстояло изыскать способ простить ему все им содеянное.

Милтон стоял в небольшом кабинете в нескольких шагах от палаты Гэбриела. На двери была табличка с надписью «Персонал», а за ней находились письменный стол, два стула и набор оборудования, позволяющий делать аудио- и видеозапись наблюдения. У правоохранителей это место называлось « Вспомогательная сестринская станция », или « Вспомсест », – ресурс общего пользования, теоретически доступный всем агентствам по предварительной заявке. На самом же деле станция предоставлялась в пользование лишь по жесткой иерархии, а Милтон правил ею, как петух на птичьем дворе. Сейчас он стоял у экрана в сопровождении двух вооруженных агентов, бдительно следящих за тем, как Луис выходит из палаты, а дверь за ним бесшумно закрывает сиделка.

– Боевая тревога, сэр?

– Отставить, – вслед за нелегкой паузой ответил Милтон. – Пусть уходит.

Напарники стояли в офисе Луиса, возле разбросанных по столу хойловских бумаг и карт. Личные замечания и наблюдения Луиса были приписаны красной ручкой. В таком виде вся информация представала последний раз. По окончании обсуждения все это будет уничтожено: разорвано на мелкие клочки, а затем сожжено. Здесь же на стуле лежали свежие карты, а также копии фотографий и спутниковых снимков, предназначенные для показа остальным.

– Сколько? – осведомился Луис.

– Чтобы сделать работу или сделать ее как надо?

– Сделать как надо.

– Как минимум шестнадцать. По двое на каждый мост, может, и того больше. Четверо в городке для прикрытия. Две четверки для подхода к участку по местности. А еще, если б мы жили в идеальном мире, жопастый вертолет, чтобы всех забрать под конец. Сотовой связи так глубоко в горах нет. Деревья и угол наклона подсказывают: рации там тоже без пользы.

– А спутниковые телефоны?

– Ага, а еще письмо с признанием копам в придачу.

Ангел пожал плечами: за спрос по сусалам не хлещут.

– Ну так сколько набирается?

– Десять, включая нас с тобой.

– Можно подключить Паркера. Стало бы одиннадцать.

Луис покачал головой:

– Мы эту кашу заварили, нам и расхлебывать. Давай-ка посчитаем, какой у нас расклад.

Он поднял со стола четыре снимка особняка Лихагена с разной степенью увеличения и разложил рядком, сличая углы, открытые точки доступа, сильные и слабые стороны.

Ангел отошел в сторонку, давая напарнику сосредоточиться.

Оба понимали: вообще-то так дела не делаются. Если подходить с умом, то необходимы дополнительные проверки, недели (если не месяц) подготовки, альтернативные тактики подхода и отхода, а у них ничего этого нет. С одной стороны, понятно: ситуация экстренная. Друзья, их собственный дом – все находится под прицелом. Серьезно ранен Гэбриел. Даже без предоставленной Хойлом информации ясно: действующий против них человек настроен крайне решительно и на попятную ни в коей мере не пойдет. Он будет с тупой решимостью делать все новые и новые броски, пока не добьется своего, а в итоге рискуют все близкие к Ангелу с Луисом люди.

Как и в большинстве нюансов, что касались их обоих, именно Ангел отличался большей восприимчивостью и пониманием подспудных мотивов, способностью инстинктивно вживаться в чувства других. Несмотря на все, что оставалось сокрытым в партнере, Ангел на свой манер подстраивался под его ритмы, способ мыслить и рассуждать – что, по его тайному мнению, в их отношениях чуждо Луису.

Для человека, столь долго обитающего в сером, лишенном морали и совести мире, Луис был абсолютно в ладу с его черно-белым спектром. Он не подвержен болезненному самоанализу, а если и проводил его, то затем тут же, одним движением отбрасывал, словно выступал совершенно сторонним наблюдателем своих собственных просчетов и неудач. Иногда Ангел задумывался, не следствие ли это избранного Луисом образа жизни. По его подозрению, это, судя по всему, совокупный аспект сущности Луиса – такая же неотъемлемая его часть, как цвет кожи и сексуальность. Нечто вытравленное в его сознании еще до того, как он покинул материнскую утробу, и постепенно утвердившееся в нем по мере взросления. Гэбриел лишь выявил в подопечном эту предрасположенность и довел до нужной кондиции.