Джон Коннолли - Жнецы

Сравнение получилось как минимум странным, но что-либо с этим поделать Уилли не находил в себе сил.

– И с чего вдруг я захотел продолжать возливать с тобой на пару?

– Потому что я твой лучший друг.

– Не говори так. Иначе я впаду в отчаяние.

– Разве у тебя есть друг лучше, чем я?

– Нет. Не знаю. Послушай, да ты вообще должен ходить у меня в работниках, и то еще как сказать.

– Я знаю, что ты это говоришь не от души.

– Почему. От души.

– А я не слушаю.

– Черт возьми, а ты слушай.

– Ти-ра-ри-ра-ри-ра-ри-и!

Издевательски вибрируя голосом на манер поющего тирольца, Арно уплыл на небольшой склад слева от рабочего помещения, в оба уха вставив по пальцу.

Уилли хотел было запустить ему вслед гайкой от колеса, но раздумал. Это ж весь остаток сил уйдет, да еще и вопрос, попадет ли снаряд в цель. Или еще хуже – угодит не в Арно, а во что-нибудь ценное.

Брю сел на тарный ящик и, подперев ладонями щеки, прикрыл глаза. Скоро восемь, снаружи уже темно. По четвергам мастерская как раз до восьми, так что через несколько минут можно будет спокойно закрыться, и хватит на сегодня. Арно уберет с улицы рекламные щиты-раскладушки насчет починки тормозов за $49.99 и замены масла за $14.99. А там домой, немного попялится в телик и на боковую. Утро вечера мудренее.

Позже Уилли с недоумением прикидывал, не провалился ли он на несколько секунд в дремоту прямо там, на тарном ящике, поскольку когда механик открыл глаза, перед ним стояли двое. Брю сразу почуял в них заезжих гастролеров – можно сказать, по запаху коровьего навоза. Оба среднего роста. У того, что постарше, лет сорока с небольшим, над воротником неопрятно торчали темные волосы. Бакенбарды сужались книзу в козлиную бородку. Вид странноватый, словно волосы на голове и лице образовывали некий единый покров, который на ночь можно снимать, как головной убор, и вешать на манекенную болванку. Из-под коричневой вельветовой куртки виднелась безрукавка-«гольфистка» в бурую, желтую и зеленую полоску, заправленная в коричневые джинсы. Довершали гардероб дешевые замшевые ботинки бежевого цвета, явно контрафактные.

«Гольфистки» Уилли ненавидел почти так же, как самих гольфистов. Всякий раз, когда в мастерской появлялся кто-нибудь, одетый для игры в гольф, или же в машине обнаруживались соответствующие клюшки, Уилли с ходу начинал что-то плести насчет чрезмерной занятости – короче, с обслуживанием не получится. Быть может, среди гольфистов говнюки и не все, но только Уилли они попадались в количестве недостаточном, чтобы он усомнился в общем сучестве их жалкой, никчемной породы. Опыт также подсказывал, что чем дороже тачка гольфиста, тем он говнистей. Общая неприязнь механика к гольфистам постепенно распространилась и на все связанные с гольфом причиндалы, а в первую очередь – на удлиненные, цвета соплей шорты и их носителей, имеющих наглость появляться в них на людях, а уж тем более в рабочем помещении Уилли Брю, да еще когда он страдает с похмела.

Второй тип выглядел пошире первого и, несмотря на основательную прохладу, одет был всего лишь в куцую куртейку, майку и потертые джинсы. Он нажевывал резинку, а гниленькая ухмылка давала понять, что вот он, во плоти, не просто козел, а козел, для которого день прожит считай что зря, если по его ходу не сделано хоть каких-то гадостей простому человеку.

И вот еще, кстати. На Уилли оба смотрели так, будто он уже покойник.

Уилли знал, кто они. Знал, что где-то неподалеку от входа в его драгоценную мастерскую припаркован синий «Шевроле Малибу», готовый унести этих людей туда, откуда они явились, как только дело будет сделано. Надо, надо было обо всем рассказать сразу, едва он приметил этот автомобиль. А теперь уже поздно.

Уилли неторопливо встал. В правой руке все еще лежала монтировка.

– У нас на сегодня всё, ребята, – сказал он.

Но эти двое здесь не из-за машин. Слова, которые сейчас произносил Уилли, лишь оттягивали неизбежное. Никчемное притворство, на которое визитерам не хватало терпения. Они здесь по делу, и Уилли тщетно прикидывал, кому он мог насолить так крепко, что тот наслал на него этих типов. А затем понял, что заказчика как такового назвать нельзя. Потому что к Уилли никто не испытывал настолько уж кипучей ненависти. Вопрос не в этом. Речь идет о послании, и отправить его надлежит через него, Уилли, переломав ему кости и отняв жизнь.

Жвачник вынул из-под куртейки пистолет. Ствол он даже не направлял на Уилли, а просто побалтывал им в опущенной руке, словно все это самая обыденная вещь на свете – вот так заходить к человеку на работу, готовясь его убить. Большой и указательный пальцы стрелка находились на месте, а остальные он поочередно оттопыривал: ни дать ни взять спортсмен за разминкой перед основными упражнениями.