Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало...

Я была по шею накрыта одеялом и не могла ни рукой, ни ногой дотянуться до лампы. Я вообще не могла пошевелиться. Если бы удалось свалить лампу, комната погрузилась бы в темноту...

Тогда я ничего не увижу. А у маньяка нож.

Я могла бы попытаться заговорить ему зубы. Если бы я могла произнести хоть слово, я бы урезонила маньяка.

У них были багровые лица, шнуры врезались им в шеи...

Всего тридцать сантиметров. Никогда ничего не находилось от меня дальше, чем мой револьвер.

Преступник не знал о револьвере.

Он нервничал, дергался. Похоже, он пришел в замешательство. Шея у него побагровела и взмокла, он тяжело дышал.

Маньяк не смотрел на мою подушку. Он оглядывал комнату, но не смотрел на подушку.

– Только дернись! – предупредил он, тронув мое горло острием ножа.

Я уставилась на него широко открытыми глазами.

– Тебе понравится, сучка. – Ледяной шепот, казалось, шел из преисподней. – Я кое-что приберег на десерт. – Белая пленка на месте рта прерывисто пульсировала. – Ты хотела знать, как я это делаю? Специально для тебя я устрою реалити-шоу.

Этот голос мне явно знаком.

Моя правая рука осторожно продвигалась. Где же револьвер? Правее или левее? А может, прямо под моим затылком? Я не могла вспомнить. Я не могла думать! Он сейчас срежет шнуры с жалюзи. Лампу он не тронет: лампа – единственный источник света. Выключатель для люстры находится у двери. Убийца смотрел на выключатель, не задействованный в его жутком спектакле.

Я продвинула правую руку еще на два сантиметра.

Маньяк бросил на меня быстрый взгляд, затем снова перевел глаза на жалюзи.

Моя правая рука была у меня на груди, почти у правого плеча, под одеялом.

Край матраса спружинил – это маньяк поднялся с кровати. Пятна у него под мышками стали еще больше – выродок взмок как мышь.

Он смотрел то на выключатель у двери, то на жалюзи и раздумывал, что предпринять.

Все случилось очень быстро. Я коснулась холодной рукояти, я схватила револьвер, я скатилась на пол вместе с одеялом. Я взвела курок и резко выпрямилась. Ноги запутались в одеяле. Мне показалось, что все эти действия произошли одновременно.

Я не могла вспомнить, что делала. Я не могла вспомнить, как я это делала. Возможно, я лишь подчинялась инстинкту. Палец был на курке. Руки так тряслись, что я едва удерживала револьвер.

Я не помню, как выстрелила.

Я только слышала собственный голос.

Я кричала на убийцу:

– Ты, козел! Козел вонючий!!!

Я не могла остановиться. Револьвер в моих трясущихся руках тоже трясся. Весь мой страх, вся моя ярость выплескивалась в ругательствах, которые, казалось, изрыгал кто-то другой. Я кричала, чтобы маньяк снял маску.

Он застыл на кровати. Я все поняла. Убийца был вооружен всего-навсего перочинным ножичком.

Он не сводил глаз с револьвера.

– ОТКРОЙ ЛИЦО!

Убийца медленно стянул белую маску. Чулок бесшумно упал на пол...

Внезапно маньяк обернулся...

Я кричала и нажимала на курок. Вспышки, звон разбитого стекла, бог знает что еще...

Я словно с ума сошла. Окружающая обстановка раскололась на отдельные предметы. В руке маньяка сверкнул нож. В следующий момент выродок грохнулся на пол, зацепив провод лампы. Послышался чей-то голос. В комнате стало темно.

За дверью кто-то орал как безумный:

– Где в этом чертовом доме выключатель?

Я должна была это сделать.

Обязательно.

Никогда ничего мне так не хотелось, как нажать на курок.

Я желала только одного: выстрелить маньяку в самое сердце и чтобы в дырку проходил кулак.

Мы спорили уже минут пять. Марино утверждал, что все произошло совсем не так, как я рассказала.

– Да я ворвался в дом, едва только увидел, что отморозок лезет к вам в окно. Док, не мог он быть у вас в спальне дольше тридцати секунд. Я же почти сразу его нагнал. И никакой пушки вы в руках не держали. Вы пытались ее достать и скатились с кровати, а тут как раз ворвался я и вытряхнул гада из его ботинок сорок последнего размера.

Мы сидели в моем кабинете. Было утро понедельника. Я не могла вспомнить, что делала в предыдущие два дня – как будто провела это время под водой или на другой планете.

Пусть Марино говорит что хочет. Я-то твердо знала: маньяк был у меня на мушке, когда доблестный сержант ворвался в спальню и выпустил в него четыре пули из своего револьвера. Я не стала проверять пульс. Я не пыталась остановить кровь. Я просто сидела на полу, в одеяле, револьвер лежал у меня на коленях, а слезы лились в три ручья. И только тогда до меня дошло.