Владимир Цмыг: Страх

— А если бы я не пошел с тобой? — разжал губы пораженный Бармин, понявший откуда всё её недавнее сумасбродство.

— Я бы тогда пошла одна…

— Пошла, одна? Разве ты не знала, что случилось бы с тобой!

— Клин клином вышибают, не страшнее, чем четыре года назад…

— Но почему?

— У тебя то же, что и у меня, мы птицы одного полёта, я в твоих глазах это еще на пляже прочитала. А ведь зло и свело нас вместе, не будь его, разминулись бы, даже не зная о существовании друг друга.

— А как же будущее царство всеобщего добра?

— Сплошная скука! Ты страдал, я страдала, но нам не было скучно. А ведь от скуки вечного счастья, как и от муки вечного страдания, недалеко и до самоистребления…

— Значит, нет выхода: зло плохо и добро плохо?

— Нет, выход — только любовь.

— Но ведь любовь бывает только у добра.

— Нет, она бывает и у зла.

— Но тогда любящее зло — это уже не зло.

— В том–то все и дело…

На столике очнулся телефон, настырно требуя к себе. Ксения вздрогнула, потом улыбнулась:

— Опять, наверное, этот тип, три года уже звонит, все подсчитывает в трубку, сколько месяцев и дней ТОМУ сидеть… Дружок его, видно.

В трубке молчали, лишь было слышно дыхание. Голый Бармин переступил с ноги на ногу, и с наслаждением отчеканил в мембрану:

— Слушай, шелуха вошь дерьмо собачье, я тебя всё равно найду, кишки на «перо» (нож) намотаю. Жди!..

— Ха–ха–ха! — Упруго вздрагивают мерцающие груди девушки. Она, как маленькая, подпрыгивает на постели, ладонями хлопая по влажным, скомканным простыням.

— Ше–лу–ха паршивая, косточку ему в горло!

Бармин возле телефона согнулся от хохота, схватился за смуглый, плоский живот:

— Бревно ему в глотку, ха–ха–ха, да забить туда паровым молотом!

— Знаешь, — резко оборвала смех Ксения, лицо ее стало опять серьезным, — ты мог на пляже просто не заметить меня, и мы бы с тобой никогда не встретились… Я красивая, ты это знаешь, мужчины прежде всего видят внешнее, телесное. — В ее голосе звучала печаль и даже какой–то ему упрек. — А ведь этой красоты могло и не быть… — Она ладонью провела по лицу, за спину откинула спутанные волосы. — Так, только бы тело осталось, натура для художника…

Через две недели, как ТОГО осудили, звонок в дверь, я как раз была одна. Открываю, но словно кто–то крикнул во мне… успела загородиться журналом, я его в это время читала. Какая–то незнакомая страшная женщина из колбы плеснула мне в лицо серной кислотой… Листы в журнале, как осенние листья, пожелтели, а потом рассыпались в труху…

Бармин молчал, но душа его дрожал от радости… Только сейчас своим последним рассказом она убила в нем все сомнения. Теперь он твердо знал: он нужен ей. Жить лишь для себя он не мог, жизнь тогда для него теряла всю свою привлекательность и энергию…

Февраль 2004 г.

Стихи — Татьяны Дашкевич.