Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ]

Пока его член стремительно вырастал, затем краснел, затем плавно набухал, размеренно накапливая энергию, которую в определенный момент он был не в силах сдержать, Сергей рассматривал надписи, оставленные студентами, которых наедине с унитазом охватывал неудержимый приступ иронии. Некоторые четверостишия он помнил наизусть и даже цитировал их новым знакомым, которые в благодарность мысленно награждали Сергея титулом остряка.

Следы в будущее Сергей никогда не оставлял в общаге. Клятву, которую он позже дал самому себе при принятии на работу в СИБ, затем нарушал и снова клялся и так несколько раз, пока ритуал клятвы не утратил даже символического значения, в общежитии приносить не пришлось. И дело было не только в отсутствии дверей в кабинках туалета, не в том, что перегородки между кабинками позволяли соседям свободно не только переговариваться, но и оглядывать друг друга до пояса, а если приподняться на цыпочки, то и перенять манеру мочеиспускания.

В общей кухне, где Сергей за пять лет учебы побывал в лучшем случае трижды, к ароматической смеси человеческих испражнений и приготовляемой пищи привыкли настолько, что никто из студентов не задавался вопросом, чем это, собственно, несет — дерьмовой картошкой или пахнущего картофелем дерьмом? Как соседи по знаменитой тринадцатой общаге Молдавского госуниверситета умудрялись, выходя из туалета, не оставлять в коридоре зловонно–влажных следов, оставалось для Сергея загадкой. Дерьмо начинали складировать сразу на входе в уборную, и Сергей задерживал дыхание и сторонился Сашки Терлецкого, соседа по комнате — каждый раз, когда тот с видом человека, с которого свалилось непосильная ноша, возвращался в комнату, сжимая в руке остатки туалетной бумаги.

К концу пятого курса Сергей даже стал подумывать о книге рекордов Гинесса — не всерьез, конечно, но и не без основания. Привыкли забивать ее всякой мурой. Нет, правда, ну что за чушь: шестьдесят съеденных гусениц за тридцать секунд, бильярдист, забивший пятнадцать шаров за двадцать пять секунд. Или вот это — плевок вишневой косточкой на тридцать два метра? И чем хуже пять лет проживания в пятиэтажном здании и ноль случаев посещения туалета, при том, что всего их в этом здании три?

Чувствуя, что не дотерпит до универа (обычно это случалось с утра, хотя по вечерам Сергей приучил себя обходиться без жидкости и не есть после семи — совсем как жаждущие похудеть толстушки), Платон нырял в кустистые заросли жасмина, конвоировавшие его на всем пути по дороге на троллейбусную остановку.

Душевая для мастурбации тоже не подходила, так же как не годилась она и под место, где можно было принять душ. Смущало не только соседство с уборной — в душевую вела следующая же дверь, но и то, что некоторые студенты, разделявшие неприязнь Сергея к вопиющей антисанитарии туалетов, испражнялись прямо под очистительной струей душа, после чего, как ни в чем не бывало, отмывали до блеска задницу, обрекая на брезгливое возмущение следующего же соратника по нелегкой студенческой доле, почувствовавшего наконец то, от чего уже несколько дней морщат носы все окружающие — запах собственного пота.

Был еще вариант — в комнате, в отсутствии Сашки, тем более что сосед предпочитал оставлять следы не на унитазах, а в презервативах, нежно одеваемых руками его многочисленных подружек. От этой идеи Сергей тоже отмахнулся: бросать подозрительно влажную салфетку в комнатную урну было недальновидно именно из–за ее, салфетки, подозрительной влажности; тащиться же в конец коридора, чувствуя, как от салфетки мокнет карман, было немногим лучше, чем кончить себе на ногу, да и уничтожить салфетку можно было лишь в унитазе, доступ к которому надежно защищался архипелагом из дерьма. Серпантинить в тазик — задвинутый под кровать пластмассовый желтый таз, с помощью которого Сергей, заранее набирая воду в три пластиковые бутылки, хранившиеся там же, под кроватью, поддерживал тело в относительной гигиене, было бы разумно, если задаться целью послеэякуляционного адреналинового выброса. К сожалению, подобный выброс граничил с инфарктом, потенциальные причины которого рисовались с пугающей реалистичностью. Во–первых, донести до умывальника таз в надежде, что никто в него не заглянет, а если и заглянет, то не заметит в воде белесоватые добавки, было еще более наивно, чем заляпанная салфетка в урне. Во–вторых, унижением, граничащим с катастрофой, грозило внезапное Сашкино возвращение, равномерно повторяющийся стук в дверь, а затем — фьюить! — изумленное присвистывание из замочной скважины, в которую заглянул нетерпеливый сосед и застал тебя, хотя и за гигиенической процедурой, но почему–то с вздернутым к животу членом.