Сергей Дигол: Отпечатки на следах [СИ]

Бомбометание, или «веселые бомбочки» обрушивались на фаянсовый склон унитаза, когда Сергей был крайне ограничен во времени, а значит и в наслаждении, довольствуясь спешным раздражением полового органа, завершавшимся натужным выдавливанием тяжелых тягучих капель, с видимой неохотой падавших в унитаз строго перпендикулярно, медленно и обреченно стекая в ожидании последнего транспорта в канализационное небытие — сходящую из бачка водную лавину.

«Жидкое мыло» тоже не годилось, хотя в личном рейтинге адреналиновых ощущений Сергея данный метод застолбил за собой незыблемое лидерство. Название пришло само — когда Сергей заглянул на чай к кишиневской тете, маминой старшей сестре, и в растерянности стал крутить головой, не найдя в видимой к умывальнику близи знакомый мыльный прямоугольник.

«На носик надави», подсказала пришедшая на помощь тетушка и кивнула на пузатый флакон слева от крана.

Надавив, Сергей покраснел и, испуганно взглянув на тетю, покраснел еще больше — от мысли, что она поймет природу его смущения. Но родственница уже засеменила на кухню, выключать засвистевший чайник, и Сергей, остывая, надавил на носик еще раз, теперь уже подставив корзинкой ладонь.

Один к одному! Не в плане размеров устройства, конечно — здесь носик отставал, удовлетворенно заметил Сергей, и с огромным отрывом. Зато явно превосходил в скорости доставки жидкости — с одного нажатия, что, кстати, также вряд ли стоит отнести к преимуществам: с женщинами, как известно, чем дольше, тем лучше. Оставалась полная идентичность в вязкости и цвете, вот только запах… Запах собственного краника Сергея был бит цитрусовым ароматом дерзкого носика с разгромным счетом, и оставался один невыясненный пока Сергеем вопрос: не тошнит ли женщин от запаха этой производимой мужчинами гадости?

Адреналин после семяизвержения достигался просто. Сергей кончал над унитазом, но не в унитаз, а в сложенную корзинкой (да–да, как над носиком флакона в тетиной ванной) ладонь, натренированно быстро застегивал брюки одной правой и, громко щелкнув затвором на двери, покидал кабинку. Левой рукой, оканчивавшейся корзинкой с кишащей жизнью жидкостью, он размахивал с показным рвением, проходя мимо проходящим мимо него — в кабинки или к писсуарам мужикам, которым не было никакого дела до очередного сумасшедшего. Смывая липнущую к ладони субстанцию, Сергей напоследок улыбался кружившим в водовороте белесым чудовищам и выходил из уборной чувствуя, как возбуждающее сердцебиение возвращается в состояние приятного умиротворения.

И «веселые бомбочки», и «жидкое мыло» были тупиковыми решениями для второй части определения «наследить в будущее». Никакого будущего — а для мужского семени будущее означает лишь репродуктивную функцию — эти методы не обещали. И все же, попали под общий колпак претендующего на всеохватность понятия благодаря третьему методу. Благодаря серпантину.

Серпантин был самым трудоемким методом и обещал бурную концовку. Настраиваясь на предельное удовольствие, Сергей никогда не спешил. Продолжительное и обильное окончание предполагало минимальную скорость и максимальную растянутость процесса. Безукоризненно следуя этому правилу, Сергей получал заслуженное вознаграждение: три, а то и четыре длинных струи, напоминавших праздничные серпантиновые ленты в полете. Направление струй Сергей не контролировал — намеренно, чтобы не нарушать чистоты эксперимента по получению ничем не ограниченного удовольствия. Практические достоинства метода были подкреплены и теоретической связкой: заляпанные спермой толчок, пол и даже стены кабинки разрешали проблему сохранности следов, ставили жирную точку в беспокоившей Сергея внутренней полемике о соответствии формальной логике изобретенного им синонима мастурбации.

«Серпантин» он регулярно позволял себе в университетских туалетах, конспиративно спускаясь на этаж журфака, или даже к юристам — огромным взрослым ровесникам, вид которых наводил на мысль об усовершенствованном генетическом коде. Под предлогом желудочных болей Сергей отпрашивался с середины лекции, запирался в кабинке и, по хозяйски расставив ноги над унитазом, размеренно продвигался к финальному аккорду — вбросу в собственный организм критической порции гормонов радости и выбросу из организма гормонов чьих–то несостоявшихся жизней, шлепавшихся на пол, на стенку, на обод унитаза, вечно загаженный дерьмом, привычным как клеймо завода–производителя.