Валерий Наливайченко - Мутанты. Окаянные 90-е

«Балтика, тройка…» – намётанным взглядом определил он.

Обладатель сокровища обнаружился рядом, на скамейке. Одетый в длинный, добротный кожаный плащ, мужик, запахнул на шее пушистый мохеровый шарф и пристально посмотрел на Семёна.

«Во даёт! И не жалко ему плаща?» – мелькнуло у Семёна в ноющей голове.

Он, не спеша, словно нехотя, подошёл к ободранной влажной скамейке, неловко присел на краешек, покосился на пиво и втянул в себя воздух. Выдохнул протяжно, с еле слышным стоном, что вместе с целенаправленным взглядом, конечно же, означало тяжкие похмельные муки.

Мужик – это ощущалось сразу – был при деньгах, что ему стоит подлечить несчастного, поделиться спасительной влагой, хотя, с другой стороны взглянуть – нынче не спокойные времена соцзастоя, сейчас каждый сам по себе. Не смог на головы других вскарабкаться, зацепиться за жизнь эту дерьмовую – сдыхай, падла, никто на помощь не кинется.

«Не даст…» – решил, было, Семён, но кожаный плащ неожиданно засуетился, бормоча: – Конечно, конечно… – и полную бутылку взял да и пододвинул к Семёну.

Парень в удачу поверил сразу, торопливо, пока мужик не передумал, поддел зубами крышку, шумно глотнул… и уже не останавливался, пока последняя капля не скатилась на язык.

Опустевшую тару Семён отдавать не стал, положил бережно в кулёк, с симпатией взглянул на мужика.

Сосед неторопливо доцедил пиво, поставил бутылку на скамейку, и снова пристально оглядел Семёна.

Тому стало не по себе.

Очень нехороший был взгляд.

Неприятно оценивающий и в то же время – злорадный.

Повеяло от мужика еле угадывающейся опасностью, что-то тяжёлое, безумное, затаилось в глубине его тёмных глаз – такие глаза видел Семён у медведя в передвижном цирке-шапито; сильный зверь сидел в углу, устало опершись о стену фургона, смотрел прямо перед собой, но явно не видел ни клетку, ни тыкающих в него пальцами людей. Понимал, что не сломать ему запоров, не бродить, вырвавшись, на свободе, и впереди – пустота, и хочется завыть, зареветь страшно от бессилия покончить с этим растительным существованием.

Озадаченный Семён собрался, было, встать, – хрен с ней, со второй бутылкой, но злорадная тяжесть в глазах сменилась неожиданным участием, и мужик широко улыбнулся, обнажив ровный ряд золотых зубов.

– Плохо живётся, брат? – с утвердительной интонацией спросил он.

– Да уж, не весело… – невпопад ответил Семён, прислушиваясь к себе. Холодная «Балтика» потихоньку справлялась со своей задачей, согревалась в желудке, но голова ещё болела и озноб бил Семёна по-прежнему.

– Нельзя пивом похмеляться… – помолчав, сказал сосед. – Только горечь во рту… Тем более, сейчас, весной – оно всё из порошка. Конечно, если больше нечего – можно и пиво. Но, по-моему, сто пятьдесят накатил и порядок полный…

– А где ж их взять, сто пятьдесят? – поддержал разговор Семён.

– Могу помочь… Хочешь, весело будет? Легко и весело! Всегда! Прямо с сегодняшнего дня! – с неожиданным напором спросил золотозубый, впиваясь в Семёна злым и просящим взглядом одновременно. – Только скажи – хочу! Ну! Только скажи!

«Сектант!» – испугался Семён. – «Сектант или сумасшедший… Вот влип!»

– Говори! – не ослаблял напора мужик. – Говори, хочу! Давай!

Он почти навалился на Семёна, схватил его цепкими пальцами за рукав, больно прищемив кожу на руке.

И Семён не выдержал. Разозлился Семён. На похмелье, на мужика сумасшедшего, на утро это дурацкое, на жизнь свою никчёмную…

– Хочу! – заорал он, выдёргивая рукав из сильной руки кожаного. – Хочу! Чтоб легко, чтоб весело, чтоб деньги, бабы и… и…

На этом фантазия Семёна иссякла. Он ошеломлённо уставился на привязчивого незнакомца.

Мужик хохотал. Хохотал во всё горло, запрокинув голову, елозя задом по скамейке, не жалея дорогого плаща.

– Ну, чего привязался?! – крикнул Семён, вскакивая на ноги. – Доволен? Хочу, много чего хочу! – и осёкся.

– Помолчи! Ты захотел. Значит будет. Всё будет, – твёрдо отчеканил мужик и оглянулся вокруг.

– Сейчас я тебе одну вещь подарю, а что к чему – ты и сам разберёшься, не маленький… Присаживайся.

– Какую ещё вещь… – начал Семён, опускаясь на лавку, но сосед уже протягивал ему вытащенную неведомо откуда сторублёвку, при этом крепко зажав её до половины в руке.

– Бери! – подтолкнул он, и Семён безропотно взялся за краешек банкноты.

– Дарю! Тебе! Навсегда! – раздельно, с паузами, проговорил «сумасшедший» и оттолкнулся от Семёна.