Валерий Наливайченко - Мутанты. Окаянные 90-е

Летом или осенью…, кажется, осенью, Витька из магазина вышибли, и тут он вовсе пустился во все тяжкие.

Что было потом, Витёк вспоминать не любил; чудилось нечто разрозненное, будто в поломанном сером калейдоскопе, – как он квартиру на старую дачу за городом с доплатой менял, как доплату эту пропивал, как и дачу продал вовсе уж, получилось, за копейки.

Не стало инженера Виктора Ивановича Гуреева.

Витёк появился. Витёк. Бомж и забулдыга.

Правда, паспорт имелся, и прописка в нём даже была, – какое-то село Рытвино, только Витёк там ни разу не появлялся, так как даже своим пропитым умом понимал, – никакого там дома нет, а если и есть, то прописан он в нём уже тридцатый по счёту…

У Семёна же, биография была – короче некуда. Насколько в детскую память, отрывками впечаталось, жили они в дощатом, обмазанном побеленной глиной, бараке, с удобствами во дворе, как раз около железной дороги.

С малолетства привык он к громыхающим за окошками барака составам, к дребезжанию стёкол и грязной посуды на столе.

Были привычны, обыденны громкие, пьяные драки отца с матерью, от которых он, по привычке прятался под продавленную кровать.

Впрочем, отца он помнил смутно; когда Семёну было лет пять, высокий, пропахший табаком и вином, с большими, заскорузлыми от работы руками, отец попал под поезд, когда шёл, пьяный, с ночной смены…

Оставшись одна, с мальцом на руках, мать спилась быстро и бесповоротно, ежедневно приводя в ободранную барачную комнатушку очередных сожителей – собутыльников.

Всё чаще Семён стал убегать из голодного, прокуренного барака, скитался по городу, мечтательно разглядывая заманчивую рекламу магазинов, фантазируя в душе, – вот вырастет он, появится у него много денег и тогда… тогда…

Что будет тогда, Семён никак не мог придумать, облечь в конкретную мысль, и от этого мечта расплывалась лёгким дымком, таяла далеко вверху, там, где сияли – переливались стёкла витрин.

Его ловили, возвращали домой, он сбегал снова и неизвестно, чем бы всё это кончилось, но однажды пришла в барак строгая седая тётка в сопровождении милиционера.

Мать, как всегда, была пьяна. Она мутными, безнадёжными глазами смотрела, как тётка собирает немногочисленные Семёновы вещи в узелок, только рот её страшно кривился, и дрожали руки.

Потом, через неделю, обживая койку в детском доме, Семён узнал, что мать лишили родительских прав.

Что это означало, он понять не мог, но ребята постарше быстро просветили его. Семён не поверил им, не захотел верить, стал жить ежечасным, ежеминутным ожиданием, когда приедет, наконец, мать, и заберёт его отсюда. Пусть пьяная, пусть обратно в барак, но всё-таки домой, к себе…

Прошёл месяц, второй… прошло полгода… Мать не появлялась, и, однажды ночью, глядя на мечущиеся по потолку тени от фар проезжающих автомобилей, Семён, с испугавшей его самого пронзительной ясностью, окончательно уверился в своём одиночестве.

Время текло, появились новые заботы, стали постепенно забываться, стираться из памяти – барак, руки отца, и мать почему-то никогда не снилась ему…

Семён жил в детском доме, переползал кое-как из класса в класс, существуя при этом в своём, придуманном им мире. Он уходил туда, как в некую спасительную отдушину, отключаясь от внешних раздражителей, становясь в такие моменты задумчивым и немногословным.

В мечтах он путешествовал по всему миру, швыряя несчитано деньги, и покупая то мороженое, то дорогую иностранную машину, останавливался в шикарных отелях, ходил в кино на десять сеансов подряд.

А потом… Потом он приезжал к матери и, осыпав её цветами, говорил твёрдо, по-мужски: – «Всё, мама, пить ты больше не будешь». И мать с радостью соглашалась, и они переезжали в новый, просторный дом около моря, и всё было хорошо…

Близких друзей у Семёна не было, – не то чтобы его сторонились, но недолюбливали, считали кем-то вроде блаженного, себе на уме.

С некоторыми он всё же корешился, с такими же любителями помечтать. Правда, фантазии у них были более приземленные, и, однажды двое из них подбили Семёна на осуществление заветной денежной мечты.

В восьмом классе, сбежав через забор, они разбили витрину и залезли в магазин. Тогда Семён впервые водку попробовал, и колбасу вкусную, «Московскую».

Итог глупой выходки – два года лишения свободы. Отбыл от звонка до звонка, вышел, получил паспорт и понял, что идти ему некуда. Штамп о прописке, в паспорте, был детдомовский, но наведаться туда Семён не захотел, стыдно было, потянуло его к, хоть и почти забытому, но всё же родному дому.