Валерий Наливайченко - Мутанты. Окаянные 90-е

«Навсегда… навсегда…» – прошелестело где-то сзади. Семён оглянулся.

Узкая аллейка была пуста. Порыв ветра взметнул, кружа, прошлогоднюю листву, выдернул из кустов порванный белый кулёк с надписью иностранной на сморщенном боку, погнал его по скользкому асфальту, пока он не прилип к дереву, где и повис, трепеща краями, похожий на старую ободранную афишу.

«Что за ерунда! – удивился Семён, – из-за сотки такой концерт устроить…»

Он повернулся и удивлённо уставился на пустую пивную бутылку, сиротливо стынущую на мокрой скамье.

Золотозубый сосед исчез. Только вдалеке, в глубине уходящей аллеи, промелькнула на секунду торопливая фигура в плаще и тут же скрылась за деревьями.

Прорезался внезапно птичий гомон; окончательно разобравшись с тучами, засверкало яркое по-весеннему солнце, голуби слетелись к скамейке, прохаживались озабоченно возле ног Семёна, сердито гуркали, требуя крошек.

Семён пожал плечами и посмотрел на сторублёвку.

– Деньги как деньги… – пробормотал он, осматривая купюру со всех сторон. – Дарю… Навсегда… Тоже мне. Обыкновенная сотка!

Только вот, нижний левый уголок чуть запачкан чернилами или чёрной тушью, а так всё чин-чинарём.

Непонятно, чего он взбеленился, мужик этот? Явно больной на голову, мало ему стольник бедняге подкинуть, надо ещё из этого целое представление соорудить. Артист-белогорячник… Да ладно, спасибо и за это!

Семён быстро сунул оставшуюся бутылку в кулёк, сотенную в карман бушлата и, слегка ссутулившись, зашагал по аллее. Мужика этого, кожаного, он из головы выкинул моментально. Мало ли идиотов на свете? Обо всех помнить – памяти не хватит… Главное – бабки в кармане, до ларька рукой подать, а значит спасение его и Витька очень даже близко.

Подходя к Зинкиному ларьку, Семён удивился внезапной перемене, произошедшей с ним. Неожиданно прошла боль в голове, перестал бить озноб и похмелья как не бывало… Давно он не чувствовал себя так хорошо, будто заново на свет белый народился, словно вынули из него стержень заржавленный, кислотой изъеденный, и вставили другой, новый, сверкающий никелировкой…

«Надо же, быстро пивко помогло!» – радостно подумал Семён, стуча согнутым пальцем в заветное окошко. Продавщица открыла, уставилась на Семёна.

– Ну, чего тебе?

– Зиночка, пару флаконов и вот – бутылки прими… – засуетился Семён, выставляя тару на маленький, затёртый локтями, прилавок.

– Деньги давай, – равнодушно сказала Зиночка и сгребла бутылки куда-то вглубь ларька.

– Да как скажешь, Зинуля, – пропел Семён. – И хлеба булку прихвати…

– Пакет давай. Чего это ты весёлый такой?

– А что нам, мужикам? Пить-гулять будем, вот и весело!

– Да уж, пить-гулять, ума не занимать! – почему-то рассердилась Зиночка и пропихнула звякнувший бутылками кулёк обратно в окошко, в подставленные руки Семёна.

Семён дурашливо поклонился, отошёл от ларька, сунул деньги в карман. Так… Две «палёнки» по тридцатке, булка хлеба, три червонца ещё осталось. Жить можно, вон даже солнышко разулыбалось, рассыпалось щедро веснушками, подсушивая асфальт. Весна…

Решил Семён пройтись по небольшому базарчику, притулившемуся к автобусной остановке. Вместо прилавков – деревянные ящики, а то и просто кусок картона. Оживлённая торговля из рук в руки. Капитализм, понимать надо, верной дорогой идёте господа! Семён прищурился, засмеялся.

Из киоска-прицепа, густо облепленного фотографиями эстрадных звёзд, донеслось хриплое бормотание магнитофона, потом неожиданно грянуло:

– А два кусочека колбаски, у тебя лежали на столе!

Семён привычно пробежал глазами по ряду торговок, медленно пошёл вдоль импровизированных прилавков. Остановился у одного из них.

– Почём огурчики?

Бабка, крест-накрест перевязанная пуховым платком, была похожа на толстого ямщика. Она как раз открывала трёхлитровый баллон с солёными огурцами.

– Трёшка! – зычно гаркнула бабка. Ну, точно – ямщик, только кнута не хватает.

– Пять штук – распорядился Семён и полез в карман. Бабка-ямщик ловко выудила огурцы, смачно облизала пальцы, и стала сворачивать кулёк из газетного листа.

Семён не смотрел на неё. Семён смотрел на деньги, лежавшие на полуоткрытой ладони.

Три замусоленных десятки, а сверху…, сверху красовалась сторублёвка, та самая, с запачканным уголком. Парень недоумённо пожал плечами, ничего не понимая, и вдруг – озарило:

«Ошиблась, Зинка! Вместе со сдачей сотку назад сунула. Нормально! Ничего, она и так там, в ларьке своём, бабло имеет, с одной водяры поддельной навару выше крыши, авось не заметит…».