– Ты, Виктор, вообще, в своём уме? Ты, когда-нибудь, такими делами занимался? Нет, вы посмотрите на него, какой торговец выискался! Госторг отдыхает… Ты на рынок раз в год ходишь, и то по великим праздникам, а тут, видите ли…
Ираида была, конечно, права.
Витёк толкаться в суетливой толчее магазинов страсть, как не любил, а уж на рынке – тем более. Норовил в выходные сорваться с утра пораньше на рыбалку, но, иногда, никакие хитрости не помогали; ещё с вечера Ираида перехватывала инициативу, и утром Витёк плёлся за ней на рынок, сжимая в руках сетки-авоськи для мяса, лука, картофеля, и прочих даров сельского хозяйства. И начинались мучения…
В галдящей сутолоке ему обязательно оттаптывали ноги, иногда он наступал на обронённый кем-то помидор, и потом долго тёр подошву об асфальт, пытаясь счистить с сандалии семечки и грязновато-красный сок.
Летом – задыхался в пахнущей потом, крикливой толпе, зимой – мёрз в очередях, перекладывая всё тяжелевшие сумки из одной руки в другую.
Гудели натруженные от непривычно долгой ходьбы ноги, но больше всего было жаль потерянного зря времени.
Лишь одно примиряло его с этими нудными, обязательными походами.
В мясном павильоне, прямо внутри, стоило только сойти на несколько ступеней вниз, в полуподвальчик, как ты оказывался в рюмочной. Несмотря на грозный Указ, там торговали без опаски, и сто пятьдесят граммов беленькой, вкупе с ломтиком сала, положенного на чёрный хлеб, примиряли Витька с любыми рынками и очередями. Алкоголиком он не был, и благоверная на пятиминутную отлучку мужа смотрела сквозь пальцы, главное, чтобы помощник не взбунтовался.
Жена, как правило, закупала всё сама, самозабвенно при этом торгуясь, да так, что Витёк поневоле смущался, смотрел в сторону, упорно делая вид, что он сам по себе, а кто эта противная баба впереди, он и понятия не имеет…
Да, права была Ираида, права на сто процентов; недаром в голос рыдала, когда Витёк деньги, на «чёрный» день отложенные, из вазы сервантной вытаскивал да на доллары американские менял. Как в воду глядела…
В Турции Витька в первый же день обворовали, обчистили до последнего цента.
Никого в номере не было, когда Витёк вечером душ принять решил, да и замок на два оборота заперт, а, вот, поди ж ты.… Обшарили всё, вплоть до потайных карманов, Ираидой нашитых.
Толстый сонный турок, администратор захудалого, окраинного отеля, с ходу объяснился с полицейским, после чего тот убыл с таинственно затуманенным взглядом, а Витьку, с помощью английского и русских бранных слов, настоятельно посоветовал ехать домой, и поскорее всё забыть.
Делать было нечего… Промыкавшись ещё два дня, Витёк, благо обратный билет был приобретён заранее, сел в самолёт, и, вскоре, предстал перед женой Ираидой, виновато косясь куда-то в сторону.
Ираида кричать, скандалить, не стала, брезгливо поджала тонкие губы и ушла на кухню, захлопнув дверь.
Дни поплелись со скоростью престарелой черепахи.
Витёк впал в депрессию, сидел сиднем дома, мучался от безделья, но дворником или сторожем работать не хотел, всё ждал, что на бирже труда предложат ему что-нибудь по специальности.
Куда идти в сорок лет? Не те сейчас времена, не то, что раньше… Да и работать руками он не умел, разве что лампочку ввернуть.
Ираида долго презрительно молчала, затем, неожиданно, затеяла подозрительную возню с документами, развила бешеную деятельность, исчезала с утра, появлялась к вечеру, и, через пару месяцев, ошеломила Витька новостью. Да ещё какой!
Оказывается, им нужно как можно скорей развестись, они давно уже не пара, любовь прошла, а может, её и вовсе не было; она, Ираида, выезжает на «историческую» родину, в Израиль, уже и очередь подошла, и документы собраны, а ему, Витьку, в обмен на его полное согласие, она, так и быть, оставляет квартиру в единоличное владение, только вещи некоторые продаст, чтоб не совсем уж голой с роднёй зарубежной воссоединяться.
Витёк, даже дар речи потерял, только головой осоловело кивал, соглашаясь…
Через неделю не стало стенки финской, потом цветного телевизора, потом… Словом, когда бывшая ненаглядная ключи от квартиры ему на колени бросила и, погладив прощально по голове, тихонько прикрыла дверь, Витёк сидел на старой раскладушке, тупо уставившись на стопки книг, сложенные в пустом, пыльном углу. На душе лежала увесистая чёрная глыба, не давала вздохнуть…
Э-э, да хрен с ним! Веселись, народ!
Устроившись в ближайший овощной магазин грузчиком, Витёк дико запил, топя в дешёвом вине тоску и обиду. Вот теперь дни понеслись, замельтешили пьяной круговертью…
Читать дальше