Макс Бодягин - Сонница. Том второй

Элеонора повернулась и показала мне изящную стеклянную ёмкость странноватой формы, более всего походившую на нераскрывшийся бутон. Она с усилием вывернула из горлышка притёртую пробку и перевернула флакончик донцем вверх. Зеленоватая светящаяся капля, вздрогнув, слезинкой повисла на горлышке и через секунду полетела вниз.

– Ну, вот и всё, – отрешённо сказала Элеонора.

– Что всё?

– Если вы хотели пытать меня, вам лучше поторопиться, потому что до утра я уже не доживу. Это была последняя капля моего «волшебника». Он давал мне жизнь. А больше его нет. И без Яшки уже не будет.

День восьмой.

Среда, 24 марта.

18:01

[Черновая расшифровка записи телефонного разговора]

[мужчина]

Итак, меня зовут Виктор Кромм, сегодня среда, 24 марта, один час сорок одна минута местного времени, я веду опрос свидетельницы Элеоноры Карповой.

[женщина]

Моя фамилия Панкратова. Элеонора Васильевна Панкратова. Я оставила себе девичью фамилию, когда выходила замуж. Точнее, оставляла всякий раз, когда выходила замуж.

[мужчина]

Сколько раз вы были замужем?

[женщина]

Яшка – мой сын от последнего брака. Дайте, посчитаю… Двадцать восьмой… Тридцать восьмой… От седьмого брака. До него у меня детей не было.

[мужчина]

Есть сведения, что у него есть старший брат.

[женщина]

Младший. Вас ввели в заблуждение, у него есть младший брат. Был… Был младший брат. Ни я, ни он, не поддерживаем с ним отношений уже много лет. То есть… Яков не поддерживал отношений с ним, как и я.

[мужчина]

Почему?

[женщина]

Он был чудовищем.

[мужчина]

Чудовищем?! Яков не поддерживал с ним отношений, потому что второй ваш сын был чудовищем? Да что же он за человек?!

[женщина]

Он не человек. И, кстати, Яков не поддерживал с ним отношений по иной причине. Это я не общалась с ним по причине того, что он был чудовищем. Или есть. Я понятия не имею, жив ли он. Я бы и с Яшкой не общалась, я прекрасно представляла себе, что из него получилось… Давайте, я покажу вам кое-что.

[скрип кресла, шаги, стук открываемой дверцы, шелест бумаги]

[женщина]

Узнаёте?

[мужчина]

Это вы? Где это? Какой это год?

[женщина]

Это Порт-Артур, 1903 год. Первый рейс из Москвы, совершённый на КВЖД. О, это был такой чудесный день, прекрасный день! Играл военный оркестр, парад наших моряков, блистательные юные мичманы все в белом… Как видите, я тут с отцом. Здесь мне двадцать семь, я всё ещё незамужем. По обычаям тех времен считалась уже безнадежной старухой…

[мужчина]

Погодите. Вы хотите сказать, что вы – 1876 года рождения?

[женщина]

Вы, разумеется, вправе не верить мне. Или счесть меня за сумасшедшую. Но я говорю то, что говорю. А уж проблемы интерпретации остаются на вас. Мне, как вы понимаете, совершенно всё равно, что вы обо мне подумаете. Считайте мои признания последней исповедью, хоть за последние сто с небольшим лет я совершенно растеряла последние остатки христианского воспитания, щедро отмеренного мне в детстве. Будем считать, что разговор умирающей старухи с незнакомым ночным взломщиком – это её небольшой сентиментальный каприз… Так мне продолжать? Или вы будете перебивать меня постоянно?

[мужчина]

Продолжайте.

[женщина]

Пап а был судьёй. Кстати, он видел молодого Ленина, когда недолгое время преподавал в Казанском университете. Считал его механизмом, а не человеком… Вспоминая те годы, проведённые на КВЖД, я не могу отделаться от ощущения, что они были счастливейшими в моей жизни. Впрочем, вы ведь слабо представляете, что такое КВЖД, не так ли?

[мужчина]

Это вы зря. Китайская Восточная железная дорога.

[женщина]

Я имела в виду вовсе не дорогу. Я имела в виду страну. КВЖД была целой страной. Она ведь строилась китайцами на русские деньги, как продолжение Транссиба. Поэтому вдоль самой дороги тянулась так называемая «полоса отчуждения», которая принадлежала России. Сегодня я затрудняюсь сказать, на сколько десятков километров по обе стороны от дороги протянулась эта полоса, но то была огромная территория. У нас был свой флот на Тихом океане, представляете? Свои больницы, библиотеки, школы – всё наше, русское. В одном только Харбине жило сто пятьдесят тысяч русских.

Папа был убеждённым монархистом, но последнего государя недолюбливал, считал его слишком мягкотелым. Когда Пётр Аркадьевич Столыпин стал министром внутренних дел, папа испытал приступ патриотического воодушевления… Своего рода душевная компенсация за чувство униженности, когда нам пришлось отдать японцам дорогу южнее Мукдена. Впрочем, зачем я вам всё это рассказываю?