Виктория Борисова - Сегодня я Лола

Я наблюдала за всеми из своего укрытия. Дождь продолжал барабанить в окна. Дядя по-прежнему лежал в гробу, сверкая белоснежным воротничком и лаковыми ботинками. Тут и там были слышны фразы о его скоропостижной кончине, о том, что этот человек должен был прожить еще долго и том, каким для всех это стало потрясением.

На мой взгляд, похороны – то еще сомнительное мероприятие. На них приходят люди, которые общались с покойным достаточно редко, возможно потому, что считали его плохим человеком, завидовали ему или им просто было лень поддерживать с ним связь. Но в траурный день все дальние родственники и знакомые считают своим долгом проститься и собираются в зале с гробом, обсуждая то, каким милым, добрым, трудолюбивым, внимательным и хорошим был ушедший из этого мира человек. При жизни он абсолютно не был им интересен, их не волновали события, происходящие с ним и его самочувствие. Сейчас же все с нахмуренными бровями и грустным взглядом обсуждали болезнь покойного, кто-то говорил о каком-то новом способе постановки диагноза, кто-то о том, что дядя совсем не берег себя, работая круглые сутки.

Почему они говорят об этом сейчас? Почему они не позвонили ему, например, месяц назад и не сказали: «Приятель, я слышал, ты плохо себя чувствуешь. А попробуй ка ты вот это, вдруг поможет». Но никто и пальцем не пошевелил, никто не нарушил течения свих привычных будней, потому что людям на самом деле нет дела до других людей. Мы обращаем внимание на чужую жизнь только в том случае, если она прекращается или в ней появляется что-то из ряда вон выходящее, например рак или выигрыш в лотерею. Тогда мы можем сказать «Надо же, как неожиданно!» или прошипеть сквозь зубы, что так ему и надо или молча пытаться подавить свою зависть или злобу.

По сути, настоящую боль утраты и сожаление испытывают только самые близкие родственники и друзья, которые были рядом в самые последние дни и сложные минуты. Все остальные лишь соответствуют нормам приличия, которые на самом деле никто не оценит.

Если бы я сегодня осталась дома никто бы этого и не заметил. Если бы не пришел директор банка или тот мелкий чиновник всем было бы все равно. Если бы тот бизнесмен с дорогими часами не взял с собой свою супругу, которая судя по ее отстраненному взгляду, даже не знала моего родственника, покойный дядя даже не расстроился бы.

Вдоволь насмотревшись, я решила пройтись по дому и рассмотреть его. Иногда полезнее побыть одной, чем в окружении людей.

Надо сказать, что дом дядюшка отстроил себе просто шикарный. Двухэтажный с балконами, окружающими его по периметру, огромным залом, столовой, кабинетом, пятью спальнями, джакузи, бассейном и летней верандой. Я обошла оба этажа и задержалась в

кабинете – здесь была огромная библиотека и я не смогла пройти мимо. Изучая коллекцию многотомников, которые красовались на бесчисленных полках своими красивыми переплетами, я невольно стала свидетельницей разговора двух женщин. Они, так же как и я, любовались интерьерами дома и обсуждали семью дяди:

– Да уж, хорошее наследство достанется этой вертихвостке.

– У нее такой возраст, – со вздохом и сожалением вторила ей вторая, – в этом возрасте нужно учиться в университете и вовсю наслаждаться молодостью, а у нее уже ребенок и теперь такое наследство свалилось ей на голову.

– Да разбазарит она это наследство, ты думаешь в двадцать три она сможет управлять бизнесом мужа? Я вот что-то очень сомневаюсь.

– Может быть и разбазарит, я как раз об этом и говорю, что доля ей досталась совсем не по возрасту.

Я немного выглянула из комнаты, что бы увидеть говорящих. Женщина, которая утверждала, что молодая вдова пустит все по ветру, выглядела немного вульгарно. Она была в красных туфлях, которые сразу же бросались в глаза и при этом невыгодно подчеркивали ее толстые щиколотки и икры. Черное платье, совсем не дешевое, выдавало полный живот и большую грудь, которая и покоилась на нем. Поверх платья ее плечи украшала черная норковая пелерина, завязанная тонкой шелковой лентой. Весь вид ее говорил, что она пришла выразить соболезнования и заодно показать свой статус, а также то, что у нее есть деньги, а вкуса и умения одеваться по случаю – нет. Говорила она довольно противным и громким голосом. По ее тону и манере держать себя было понятно, что это живое воплощение Шапокляк и Фрекен Бок в одном флаконе – она всегда права и знает за других как им жить и что делать.

Ее собеседница выглядела немного скромнее, но тоже не бедно. Серый строгий костюм, идеально сидевший по фигуре, лаковые туфли, полное отсутствие макияжа и волосы с проседью затянутые в идеально гладкий пучок. Голос у нее был приятный и даже ласковый, взгляд мягкий, хотя она и казалась женщиной довольно строгой и уверенной в себе.