Бернар Миньер - Круг

В памяти Серваса всплыли события недели. Управляющий сообщил, что мейл отправила женщина… Юго и Марго приятельствовали… он мог знать, что Малер — любимый композитор Серваса, и рассказать об этом матери. У кого, кроме Марианны, была возможность что-то сделать с его телефоном? Кто так «плохо» целился в него из ружья? Кто мог спокойно, не торопясь, вырезать ночью буквы на стволе дерева? Он же сам сказал Эсперандье: «Диск Малера находился в стереосистеме до того, как нам поручили расследование». Не случайно…

— Чего вы ждете? — закричал Юго. Он вскочил, оттолкнув стул, и тот с грохотом упал на пол. — Вы что, не понимаете? Сообщение пришло от него! ОН ЕЕ УБЬЕТ!

Гром, молнии, проблесковые маячки полицейских машин. Струи дождя на ветровом стекле, переговоры по рации, сирены, скорость, дорога, превратившаяся в бурный поток, ночь над городом. Шум в голове, страх, мутящееся сознание. Ужасное предчувствие — им не успеть.

Гонка по окутанному туманом Марсаку… Озеро… Они едут по восточному берегу, потом по северному. Венсан за рулем. Жандармерия уже на месте. Полдюжины машин.

Они въехали через распахнутые ворота на посыпанную гравием аллею. Серваса терзало дурное предчувствие. Свет из распахнутых окон освещал парк, повсюду были расставлены посты. (Он сам вызвал людей около часа назад.) Сыщик выскочил из машины и помчался по ступеням к открытой двери, крича во все горло: «Марианна!»

Никого.

Марианны в доме не было, только капитан Бекер (они познакомились в ночь убийства Клер, в ее доме) и много незнакомых офицеров.

— Ну, что?

— Ее нигде нет, — ответил Бекер.

Мартен обошел комнаты на первом этаже — без всякой надежды, это уже сделали до его приезда — и вернулся в холл.

— Наверху искали? — крикнул он с лестницы.

— Там пусто…

Сервас отодвинул танцующие на ветру шторы и вышел на террасу. Дождь бомбардировал окутанное темнотой озеро.

Куда она подевалась? Он звал ее, снова и снова, ловя на себе недоумевающие взгляды. Сейчас она появится, спросит, что происходит, он крепко ее обнимет, расцелует, простит предательство и отпустит грехи. Они дождутся, когда все уедут, и откроют бутылку вина. Потом она попросит прощения — речь ведь шла о ее сыне! — и они займутся любовью.

Не займутся. Он должен будет сказать, что Юго не выпустят и «виноват» в этом он, Сервас. Это разлучит их навсегда, сделав возвращение к прошлым отношениям невозможным. Отчаяние камнем давило на плечи, пригибало к земле. Плевать, лишь бы была жива. Жива… Он прошел по мокрой лужайке и присоединился к прочесывающим сад и рощу жандармам. Синий свет мигалок отражался от затянутого тучами неба, деля надвое темный силуэт дома. Вокруг царил мрак. Сервас слышал шелест листвы, шум дождя и плеск озерной воды.

— Здесь ее не было, — сказал один из жандармов.

— Уверены?

— Мы все обыскали.

Майор кивком указал на то место, где несколько дней назад обнаружил на стволе буквы. Теперь он знал, что их вырезал не Гиртман, но это не имело значения.

— Проверьте там. У родника и поваленного дерева. Проверьте весь сектор.

Сервас вернулся в дом. Где Марианна? Неужели он забрал ее с собой? От этой мысли его чуть не вырвало.

— Мартен… — позвала Циглер.

— Все так и было, когда вы приехали? — спросил Сервас у Бекера.

— Да. Окна и двери распахнуты, повсюду свет. И музыка…

— Музыка?

Мартен похолодел. Бекер включил плеер, зазвучала тема. Очень громко. Малер… Духовые и скрипки, треугольники, низкие голоса виолончелей. Оркестр летел навстречу грядущей катастрофе.

Сервас всхлипнул. Он узнал отрывок. Финал Шестой симфонии, музыка поражения — его поражения, Адорно назвал эту часть «Все плохо, что плохо кончается».

Сыщик соскользнул по стене на пол. Его била дрожь, окружающие смотрели и не понимали, почему этот человек — опытный полицейский, много чего повидавший на своем веку, — развалился именно теперь… Кто-то выключил музыку, и стали слышны рыдания. Все были растеряны и смущены, как будто полицейский — не человек и не имеет права плакать перед коллегами, тем более при исполнении! Мгновение спустя Сервас расхохотался, и все «хором» подумали: «Слетел с катушек». Что ж, не он первый, не он последний. Полицейские не роботы, они разгребают дерьмо за грешным миром, уподобляясь клоаке, уносящей нечистоты подальше от людей. Увы, недостаточно далеко. Дерьмо, как известно, не тонет…

А потом они заметили листок у него в руке. Коллеги Серваса переглядывались, сгорая от желания прочесть записку, но подойти не осмелились и так и не узнали прощальной фразы Гиртмана: