Андреас Эшбах - Нобелевская премия

— Это точно, — сказал я. — Я хотел бы вас кое о чём просить.

Мортенсон поддел вилкой сушёный томат, законсервированный в масле.

— На прошлой неделе вы доказали, что ещё знаете, где находится моя адвокатская контора. И теперь я спрашиваю себя, почему, — сказал он, сунул в рот кусочек, с наслаждением прожевал его, проглотил, запил глотком вина и продолжил: — вы берёте на себя риск помешать мне в моём, так сказать, священнодействии и тем самым склоняете меня к тому, чтобы я отказал вам в вашей просьбе?

— Просьб даже две.

Тут его брови поднялись.

— Это ещё хуже.

Я невольно улыбнулся.

— Во-первых, — сказал я и сцепил пальцы перед собой на столе, — я должен просить у вас прощения, что я вам помешал.

Мортенсон насторожился, проницательно оглядел меня.

— Не ослышался ли я: вы только что употребили выражение «просить прощения»? Ибо если мне померещилось, то я должен требовать, чтобы мне принесли другое вино.

— Вино, я думаю, в порядке.

— Вы меня успокоили. А то ведь оно свински дорогое.

— Во-вторых, я хотел бы просить вас о помощи одному моему другу.

Мортснсон отложил свои приборы, снял очки и основательно промассировал себе переносицу.

— Вечер чудес. Гуннар Форсберг проявляет заботу о ком-то другом, кроме себя. Сегодня я не смогу уснуть от восторга, что мне довелось пережить такой момент. — Он снова аккуратно надел очки и осмотрел меня, сощурившись. — Как я полагаю, это неотложно? Говорите же. Только тихо, если можно.

Я нагнулся к нему и вполголоса рассказал ему, что было известно о Димитрии. Сдержанная итальянская музыка заботилась о том, чтобы ничего из моего рассказа не дошло до соседнего столика, за которым, правда, сидела лишь воркующая парочка, у которой на уме было совсем другое.

Мортенсон предался поеданию артишока и затем спросил:

— Это дело в России — вы не знаете, о чём там речь?

— Нет. Но насколько я знаю Димитрия, он виноват, как Иуда.

— Хм, понимаю. — Он размышлял, пережёвывая. — Когда он был арестован? Во вторник? Это значит, насколько я могу судить, что в среду… но в среду был нобелевский день, такие вещи в такой день, скорее всего, не делают, значит, скажем так, в самолёт его посадили в четверг. Сегодня пятница, и она уже кончилась, а там выходные… Это значит, ваш друг в любом случае сидит уже в русской тюрьме. Хорошо, я посмотрю, что можно будет сделать. У меня есть кой-какие связи в Санкт-Петербурге, и найдётся коллега, который разберётся на месте.

— Спасибо, — сказал я.

Мортенсон наткнул на вилку толстый ломоть ветчины, сложив его вдвое.

— Могу ли я, пользуясь случаем, спросить вас, как вы собираетесь со мной расплачиваться? Поскольку это недёшево, должен вам сразу сказать.

— Деньги у меня ещё есть, не беспокойтесь.

— От нелегальных операций, надо полагать?

— Это не обсуждается. Тем более что на купюрах этого не видно.

— Да, не пахнут, верно. — Мортенсон покачивал вилкой с ветчиной. — Гуннар, всё-таки вы умный парень. Не могло бы вас заинтересовать применение вашего несомненного таланта для добычи денег легальным путём? Причём гораздо больших денег, чем вам приносила когда-либо в прошлом ваша рискованная работа?

Я напрягся всем телом. В продолжение мгновения я чувствовал желание встать и уйти. То был импульс, исходящий прямо из моих клеток, которые боялись потери свободы. Но этот импульс был уже не такой сильный, или произошло что-то другое, во всяком случае, я смог его побороть и остался спокойно сидеть на месте.

— Говорите, — сказал я.

— Я мог бы вам с ходу дать полдюжины клиентов, которые настоятельно нуждаются в вашем совете. И, в отличие от вашего надзорного куратора, я не хочу за это ни одного эре комиссионных. Мне довольно одного чувства, что я внёс свой вклад в доброе дело.

Так я стал работать консультантом по безопасности. Вместо того чтобы ночами вторгаться в фирмы и похищать информацию, я советую им, как обезопасить себя от вторжений и защитить свою информацию от шпионов. Пусть это не особенно оригинальное превращение, но зато выгодное. Даже на удивление выгодное: на обновлении системы безопасности фирмы я зарабатываю больше, чем мне принесло бы похищение всех её секретов. Моя укоренённо негативная установка прекрасно помогает мне проникнуться возможными планами плохих ребят, и, как я обнаружил, этого достаточно, чтобы вечером спокойно засыпать.

Но больше всего меня озадачило, что распространённая пословица насчёт того, что преступление себя не окупает, оказалось истинным совсем в другом смысле, чем обычно думают. Если посмотреть, сколько трудов и рисков я брал на себя раньше и как мало, в конечном счёте, при этом зарабатывал, остаётся только сокрушаться. Признаться, с честно заработанных денег приходится платить налоги, а шведское государство берёт не стесняясь. Но Фаландер тоже брал не стесняясь. Может, стоило бы прочитать на этот счет ряд лекций в тюрьмах.