Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— Ну, — сказал я, стараясь сохранить безразличие, хотя горящие щеки меня выдавали, — это достаточно смачно.

Я встал и посмотрел, прищурившись, на часы над стойкой бара.

— Стоит еще одного кувшина? — отозвался он быстро. Я поколебался, потом рассмеялся и сказал:

— Ну что ж, пусть. Но его вам пить придется в одиночку — мне пора домой.

Пока мы ждали служанку, Харгривс внезапно наклонился ко мне и подергал меня за рукав.

— Я вам вот чего скажу, — сказал он, оглядываясь и проверяя, не подслушивает ли нас кто. — Странная штука. Меня тогда чуть не замутило. Один раз мы уж были у самого южного берега, и Тернер смотрел в воду, как обычно; вдруг он указал на что-то и как крикнет: «Туда! Греби туда!» Я его и спрашиваю: мол, чего там такое, потому что не видел ничего. Но он просто повторяет: «Греби! Греби!» Достает свою книжечку и начинает рисовать, лихорадочно так, будто то, что там было, может вдруг исчезнуть.

Харгривс снова оглянулся, и, когда он повернулся ко мне, в глазах его была такая тревога, что я понял — сейчас он рассказывает не ради наживы, а чтобы очистить душу.

— Я не видел, что это, мистер Дженкинсон, пока не задел веслом. Спаси Бог, это тело было — бедная девушка, лет шестнадцать, не больше, утопилась. А Тернер, забыв про все на свете, сидит себе и рисует ее лицо.

Дневник могут читать другие.

Этого никто не должен прочесть.

Что из себя представляет человек, который, словно ртуть, проскальзывает между пальцами, который всегда не там, где ждешь его увидеть, который отправляется странствовать под чужим именем и по придуманной легенде?

Человек, который не женится и не держит слуг, и даже там, где прячется от мира, устраивает тайные комнаты, в которых можно еще больше спрятаться?

Человек, который кутит со шлюхами в вонючих тавернах? Человек, который при виде трупа не восклицает жалостно, а достает альбом и начинает рисовать его?

Он гений.

Прошлой ночью я впервые в жизни был как ртуть.

Я никогда еще не был так свободен.

Уйдя из «Белого столба», я мог…

Мог что?

Мог уйти куда угодно, сделать что угодно. Пойти в порт и сесть на корабль до Явы. Вернуться в Мэйден-лейн, найти девицу и заняться ею прямо в переулке. Никто бы не сказал: это Уолтер Хартрайт. Никто бы меня не обвинил. Никто бы не обвинил меня.

Чувство долга держало меня на одной тонкой нитке. В любой момент я мог оборвать ее и уплыть прочь.

Но я позволил ему отвести меня к дому, как ребенок ведет воздушного змея.

До тех пор, пока я не дошел до Пикадилли. И Марстон-румс.

Я ее не искал.

Но и не отослал ее прочь.

Я отложил дневник. Я так устал, что потерял всякое ощущение времени. Я смотрел на пьяницу, который плелся к двери.

Она сказала:

— О чем это ты задумался?

Я повернулся. Ей было лет двадцать пять, одета она была в облегающее синее платье с кринолином. Густые светлые волосы небрежно подколоты на затылке. Пахло от нее мускусом.

— Чего поделываешь? — спросила она.

Я улыбнулся и взвесил на ладони открытый дневник.

— Ты что же это, писатель?

Я ничего не ответил.

— Одинокое, должно быть, дело — писательство. Ты, наверное, иногда скучаешь по компании, правда?

Я кивнул.

— Это хорошо, — сказала она, садясь рядом со мной. — Я тоже люблю хорошую компанию.

Она наклонилась поближе. Она была теплая, и я почувствовал горячий мучной запах пудры на ее щеках.

— Купишь мне выпить, а?

Я кивнул официанту.

— Я люблю шампанское, — сказала она. — Оно меня веселит.

Пьяница наконец выбрался на улицу. Через окно я увидел, как к нему пристает женщина в широкополой шляпе.

— Я Луиза, — сказала моя спутница. Она, дразня меня, надула губки и слегка кивнула, ожидая, что я скажу ей свое имя.

Я промолчал и только улыбнулся ей.

— Джентльмены часто стесняются, — сказала она.

Склонив голову набок, она посмотрела на меня оценивающе и облизала кроваво-красные губы.

— Может, Лео? — предложила она полушепотом.

— Лео, — невольно согласился я.

Она накрыла ладонью открытую страницу моего дневника и погладила ее, будто пытаясь добиться ответа от нее.

— Ну, так как, Лео, что ты пишешь?

Я не ответил, а она внезапно схватила книгу и начала читать наугад:

— Что это — «гуляет в матросских борделях»?

Она засмеялась. Я вырвал у нее книгу.

— Ах ты, плохой мальчик, — сказала она. — Так вот ты чем занимаешься?