Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Сначала я увидел только, что густой пар и черный дым окутали локомотив и половину первого вагона; но когда я подошел поближе, то разглядел смутные фигуры, которые бегали взад-вперед или стояли небольшими группами и разговаривали. Среди них я увидел своего спутника в коричневом костюме; он погрузился в беседу с бородатым мужчиной в фуражке и белых полотняных брюках — очевидно, машинистом. Никто, судя по всему, не пострадал, и все же в этой картине определенно было нечто жуткое — дрожащие стержни и поршни, ужасные струи пара, с визгом вырывавшиеся из лопнувшего котла (только когда эти чудовища ранены, можно разглядеть их истинную силу); ярость все еще пылающих углей, красное пламя которых сквозь туман казалось вратами ада.

Ужасно, но и прекрасно. Я достал карандаш и начал рисовать.

Я так увлекся своим делом, что не заметил приближения человека в коричневом костюме, пока он не встал у меня за плечом.

— Вы художник? — спросил он через минуту.

Я кивнул.

— Вы мне напомнили Тернера. Он любил туманы, огонь и машины. Вы знаете его работы?

— Да, — сказал я, — и восхищаюсь ими.

— Я с ним был знаком, знаете ли, — сказал он.

Голос у него был достаточно безразличный, но он засунул большие пальцы рук в жилетные карманы и покачался с носка на пятку, будто его чувство собственной значимости, не найдя выхода в словах, стремилось вырваться наружу как-то еще.

— Я Элайджа Нисбет.

Он явно рассчитывал произвести на меня впечатление, и я думаю, мое удивленное восклицание продемонстрировало, что я впечатлен, хотя честно говоря, я никогда раньше не слышал этого имени.

— У меня есть кое-какие из его поздних картин, — продолжил Нисбет. — Я с удовольствием покажу их вам, если вы как-нибудь будете в Бирмингеме. Вы как профессионал сможете оценить их лучше, чем мои соседи.

— Спасибо. Я буду очень рад.

— Позвольте, я оставлю вам свой адрес.

Он взял альбом и нацарапал адрес на задней обложке.

— Ну вот, — сказал он, отдавая альбом мне, — пойду писать жалобу. — Он изучающе глянул на пострадавший локомотив. — Тут машинист виноват. Он сообщил вчера вечером, что все в порядке, но ведь наверняка уже был какой-то признак повреждения.

Он не объяснил, почему говорит с такой уверенностью и почему именно он будет писать жалобу; а я его не спросил, боясь показать, что на самом деле не знаю, кто он такой.

Только когда он ушел, я понял, что и сам про свои дела ему не рассказал. К чему эта скрытность? Неужели только потому, что он связал меня с Тернером как художника, а не как биографа, а я не хотел его разочаровывать?

Сменный мотор прибыл почти через два часа, в результате я пропустил поезд на Артингтон и приехал в Отли слишком поздно для встречи с мистером Фоксом. Поэтому я послал с носильщиком записку, что загляну к нему утром, и остановился на ночь в «Черном быке», где и пишу все это.

Легко понять, почему Тернеру здесь нравилось. Если Петуорт лорда Эгремонта, словно ренессансный дворец, которым правил ренессансный повелитель, привлекал классическую сторону его натуры, то Фарнли мистера Фокса, должно быть, удовлетворял его стремление к возвышенному. На улицах Петуорта невозможно забыть о соседстве особняка лорда; но в Отли, городке примерно того же размера, чувствуешь только близость природы. С одной стороны город ограничивает река Уорф, на другом берегу которой простираются величественные вересковые пустоши, а с другой стороны огромный холм — по словам возницы из Артингтона, его называют Чевин, — закрывающий половину неба на западе. Когда я приехал, солнце как раз заходило за холмом, и я достал альбом и сделал несколько набросков, щуря глаза и вытягивая шею, чтобы разглядеть скалы на вершине, пока наконец не стемнело так, что работать было невозможно, и я не поехал в гостиницу.

«Черный бык» — место солидное, доброжелательное и без претензий. Как и все остальные дома в Отли, он построен из грубого местного камня, покрытого сажей от заводов неподалеку. Он стоит на углу главной площади. Когда я прибыл, при свете фонарей разбирались последние рыночные лотки, а мальчишки копались в раздавленных капустных листьях и разбитом турнепсе на земле. На мгновение я вспомнил первый визит на Мэйден-лейн (хотя лица здешних детей светились здоровьем и весельем, а воздух звенел от их смеха и туманился от их дыхания) и невольно задумался, видел ли Тернер в Отли подобную сцену и вызвала ли она у него схожие мысли. Тут я невольно вздрогнул; какие образы, какие тайные воспоминания и ассоциации, которых я теперь никогда не узнаю, появились тогда в его сознании и какую старую боль, нужду и холод они разбудили? И найду ли я здесь следы тайного Тернера, как в Туикенхэме и Фаррингдоне, или встречу только свидетельства жизни знаменитого художника, и мистер Фокс повторит мне то, что я уже назвал «официальной точкой зрения»: «Странный, эксцентричный человечек, но не было никого нежнее и вернее в дружбе».