Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— В «Ангеле», мистер Бонд.

Бонд больше ничего не сказал, кивнул и пошел дальше. Но сворачивая в тоннель, он оглянулся, и в его прохладном взгляде я ясно прочел, что он все еще сомневается. Я понял, что он может рассказать о встрече экономке, а та — полковнику Уиндэму; и тогда полковник пошлет в «Ангел» расспросить обо мне. Поэтому я решил, чтобы не создавать проблем для моих добрых хозяев и избежать неприятностей — или даже увольнения — для их племянника, уехать из Петуорта через час.

Поэтому у ворот коровника я поблагодарил Пола Уайтекера, дал ему соверен за труды и пять шиллингов для Нэнси, вернулся в отель и заказал повозку до Хоршема, где, по моему предположению (правильному, как оказалось), я смогу сесть на ранний поезд до Лондона. Мистер и миссис Уайтекер умоляли меня остаться, уверяли, что ничего ни с ними, ни с Полом не случится, но я был неумолим. Потом они отказались взять деньги за комнату, раз я не собирался там ночевать, а я настаивал. Мне удалось их уговорить, и мы расстались, преисполненные добрыми чувствами с обеих сторон.

Я так устал, что на обратном пути ночью даже холодный воздух не мог взбодрить меня. Я то и дело соскальзывал в сон и грезил, что убегаю откуда-то из темноты с Тернером, который довольно усмехался, радуясь побегу, — или что я и есть Тернер, и это я усмехаюсь.

Но сейчас я полностью пришел в себя — я уверен, ты будешь рада это слышать.

Твой любящий муж

Уолтер

Я упала на колени и вознесла благодарственные молитвы. Я знаю, что снова встречусь с горем, болью и усталостью духа, как бывало прежде; но сегодня — с радостью признаю это — я по-настоящему счастлива. Благодарю тебя, Боже.

Надо сказать, что утро ничем не предвещало того, что случилось позже; я плохо спала и почти испугалась, когда вместо собственного живого и веселого лица увидела в зеркале полузнакомую осунувшуюся женщину среднего возраста с темными кругами под глазами и проседью в спутанных черных волосах. Я ее быстро прогнала с помощью щетки для волос, дружелюбной улыбки (как при первой встрече с новой знакомой) и бормотания себе под нос всяких глупостей: «Ты справишься, Мэриан, да-да, обязательно справишься», — но мрачная картина отпечаталась в моей памяти как ужасное видение будущего.

Дела не особенно улучшились, когда, выйдя чуть попозже из дома, мы внезапно оказались посреди густого тумана, неподвижного и холодного, как могила, который жег нам глаза, забивал рот и нос, оставлял на лице и на руках мелкие острые кристаллики сажи. Я вдруг поняла, с какой нелепой детской радостью ожидала лодочной прогулки, и мысль о том, что теперь я ее лишусь, легла на меня тяжелым грузом, заставив опустить плечи и замедлить шаг. Я попыталась все же скрыть разочарование и, взяв Уолтера за руку, рассмеялась и сказала храбро, как только могла:

— Нам повезет, если в таком тумане мы хотя бы найдем реку, а не то что увидим что-то с воды.

Путь в Брентфорд казался бесконечным, потому что кэбмен, не видя дальше ушей своей лошади и, судя по всему, боясь столкнуться с другой каретой или сбить ребенка, полз как улитка, причем очень осторожная. Когда мы выглядывали из окна, то не видели ничего, что могло бы нам подсказать, где мы и как далеко продвинулись в пути; вполне могло оказаться, что мы очень медленно ехали по кругу и находились сейчас всего в сотне ярдов от нашей собственной двери. Но внезапно туман начал рассеиваться, и показалась цепочка черных стен (это был не романтический замок, как я вообразила поначалу, а ряд ужасных кирпичных вилл, хозяева которых, похоже, считали, что спрячут новизну за фальшивой стариной), а потом он и вовсе растаял, так что, когда через десять минут мы подъехали к Брентфорду, сквозь сверкающую меловую пелену ясно был виден блеск безоблачного неба.

Мы свернули на широкую дорогу, огражденную деревьями, и, проехав примерно полпути, остановились у скромных ворот, втиснутых между каретным сараем и высокой стеной. Сам дом стоял чуть поодаль, за заросшей сорняками подъездной дорогой, и казался с улицы совершенно безликим: не большим и не маленьким, не старым и не новым; его невозможно было описать, можно лишь указать количество углов и размеры. Но как только мы вошли внутрь, то оказались в просторном вестибюле, увешанном изящными набросками портретов и свежевыкрашенном в бледные старомодные цвета, которые усиливали ощущение света и простора.