Ксения Гожа - Трое в больнице, не считая убийцы

– Сосиски великолепные! – соврал Виктор, стараясь не морщиться от отвращения.

– Меня от них тошнит, но в целом неплохие.

Из верхнего шкафчика Вова достал коробку черного чая и две сколотых кружки. Те самые, из которых они раньше пили вместе с мамой и папой.

– Наши кружки… Ты их хранишь.

– Не выкидывать же. Я ведь говорю, что ждал тебя.

Пока Вова наводил чай, Виктор через силы доедал невкусные сосиски и смотрел в окно на очередной почти уже ушедший день.

– Слушай, а что там Анька? Гронская? – Вдруг спросил он, сам удивившись своему неожиданному вопросу. – Она здесь еще? Давненько не слышно от нее ничего.

– Вить, Анька умерла…

– Как?

– Машина сбила ее года три назад.

Анька умерла. У Виктора в голове не укладывалось. Подруга детства. Как он соскучился по ней! А теперь они никогда больше не встретятся.

– А Петька? Саня? Машка Орлова? – Он лихорадочно перебирал в голове имена старых друзей.

– Вить…

– Вова!

Он бросил чай в кружку и повернулся к брату.

– Нет их никого. Все наши друзья умерли. Видимо, и мы скоро тоже…

У Виктора не находилось подходящих слов. Он даже не помнил, что сказал им всем, когда видел в последний раз. Машку помнил красивой девчонкой с золотыми кудрями и красной заколкой в волосах, писавшей тексты песен в тетрадку с блестящими наклейками и мечтавшей о большой сцене и славе. Саня Маслов был ему как старший брат: всегда и везде служил надежной опорой и разрешал мухлевать в играх. Петька Клишин давал списывать в школе, за это Витя его уважал и не бил никогда.

– Не говори этого. Мы не умрем. Мы вместе встретим Новый год и будем вместе и дальше!

– Почти то же ты сказал и матери, однако, тебя не было, когда она ушла…

Виктор, через сон услышав чьи-то осторожные тихие шаги, медленно приоткрыл трепещущие веки и в сумерках оглядел комнату заспанными глазами. Предметы расплывались и теряли свои привычные очертания, а голова кружилась, как в детстве после красочной карусели на новогодней ярмарке. Снегирёв, сонно зевнув, провел длинными тонкими пальцами по спутанным кудрям растрепанных и наэлектризовавшихся от подушки волос и почесал лоб.

– Чертовы часовые пояса… – хрипло пробормотал он и посмотрел в окно, за которым видно было лишь кромешную темноту и изредка пролетающие мимо крошечные легкие снежинки. – Какое сейчас вообще время суток?

Виктор, спрыгнув с кровати, поморщился от громкого скрипа металлических пружин под тонким матрасом. Целую ночь он чувствовал, как они неприятно впивались ему в спину, заставляя раздраженно ворочаться. В комнате было так холодно, что невозможно было оставаться на месте – надо было постоянно двигаться, чтобы хоть как-то согреться.

– У тебя что, батареи вообще не работают? – недовольно спросил Виктор, открывая дверь и выходя в гостиную, где суетливо метался из угла в угол Вова с маленькой живой елочкой на плече, с которой на паркетный пол осыпались иголки, и он случайно наступил на одну.

– Черт тебя возьми!

– Меня?

Вова обернулся и с виноватой улыбкой покачал головой, наконец, пристроив дерево рядом с неработающим телевизором и почесав уколотое место грязной рукой.

– Ты ее откуда принес? – спросил Виктор, подходя поближе. В комнате теперь пахло морозным хвойным лесом, смолой, древесиной и праздником.

– На улице купил, дед какой-то срубил вчера вечером. Будем сегодня наряжать красавицу, хотя она итак хороша. – Он, казалось, гордился елкой, как собственным ребенком, и умиленно улыбался, поглядывая на Виктора и как будто пристально наблюдая за его реакцией. Тот улыбнулся ему в ответ.

– Неси игрушки, они там же, где и раньше, – весело сказал Вова, смахивая пыль с щеки. Виктору он казался в этот момент таким же маленьким мальчишкой, каким он его помнил с детства. В глазах его было много добродушия и простоты, но мало ума и зрелости. Все лицо его сейчас, с раскрасневшейся от почесывания щекой, прямым носом и улыбающимися, потрескавшимися от мороза тонкими губами, как у отца, не внушало никакого чувства, кроме как будто непонятной жалости и сочувствия. Не было в этом человеке ничего особенного, никакой идеи, никакой мечты, и Виктор поневоле ужаснулся, представив себя на месте своего младшего брата. «Ладно, справим Новый год, и на следующий же день я уеду обратно в Ярославль. Нечего мне здесь больше делать», – решительно подумал Виктор и отправился в коридор, доставать с антресоли старый баул в синюю клеточку, в котором мать раньше носила продукты с рынка, а когда тот порвался, определила под новогодние украшения. Нет, совсем не это место было его домом, он был чужаком здесь, и Снегирёв слишком явно это чувствовал.