Алёна Половнева - Мегеры

– Не трогай меня! – снова заорала Саша и дернула свою конечность так, что чуть не вырвала ее из сустава.

– Подожди, – прошипел Брокк, отпуская руку и пытаясь ухватить ее за талию.

Со стороны казалось, что Саша борется за свою жизнь, но она всего лишь пыталась прикрыть уши руками – Брокк ей что-то быстро и настойчиво говорил.

Курящие у крыльца смотрели на них во все глаза. К выходу стали подтягиваться любопытные, привлеченные криками.

Брокк оторвал ее ладони от ушей, но Саша сделала неожиданное: крутанула из-за спины рюкзак, одним ловким движением ослабила кожаные тесемки и выдавила не на шутку взбесившегося кота прямо Брокку на грудь. Демон выпрыгнул как черт из табакерки с утробным воем и вцепился в рубашку Брокка своими когтями. Тот вскрикнул от неожиданности и попытался оторвать от себя животное. Но Демон и сам не был настроен драться. Почуяв свободу, он оттолкнулся от своей жертвы и прыснул прочь в ближайшие кусты.

Саша воспользовалась паузой, подбежала к Офелии, схватила ту за руку, и обе бросились вниз по улице, прочь от поминального дома.

Офелия на бегу оглянулась и окинула Брокка любопытным взглядом. Он застыл в оцепенении, глядя им вслед под смешки родственников и друзей Виолетты, высыпавших на крыльцо. Высокий, стройный, длинноволосый, светлый и сероглазый, меланхоличный принц из старого фентези-романа, только вместо арфы и меча – дорогое пальто и ключи от машины.

На его груди, где-то рядом с сердцем, на тонкой ткани рубашки проступали маленькие пятнышки крови.

Анника Брокк заканчивала красить левый глаз, сидя перед маленьким аккуратным полированным трюмо.

– Если ты еще раз уйдешь в школу не в форме, то больше не увидишь ни вечеринок, ни поездок, ни этих удобных карандашей для глаз, которые не надо точить.

Азия Брокк, ее мать, ловко вынула карандаш из ее рук и потеснила дочь перед зеркалом. Дочь была светловолосой и сероглазой, точь-в-точь как ее брат, и то и дело растягивала рот в зубастой улыбке. Мать – темно-рыжая, брови вразлет над зелеными глазами. В отражении в зеркале в сумерках она казались диснеевскими персонажами: Рапунцелью и ведьмой, заточившей ее в башню. Анника иногда себя так и чувствовала, будто все Мегеры – тесная и темная башня, а там снаружи – мир, зеленая трава, ручейки, птички и хочется петь.

– Это все, что тебя волнует? – решила обидеться Анника. – Мой внешний вид? А на мои чувства тебе наплевать?

– Что ты чувствуешь? – поинтересовалась Азия.

– Что иду на лучшую вечеринку года с мамой. С мамой!

– Тебя иначе не пустят, – пропела Азия, – тебя и со мной-то пускают за двадцать долларов…

– Саша приехала? Она на похоронах была? – Анника оттеснила мать от зеркала и принялась красить губы помадой цвета взбесившейся фуксии.

– Помада кошмарная, – заметила Азия, – возьми светлее.

– Мне нравится, отстань! – огрызнулась Анника. – Саша приехала?

– Приехала.

– Скандал был? Был?

– А как же! – Азия наносила на ресницы второй слой туши. – Братишка твой в крови домой пришел, не видела?

– Ха! – засмеялась Анника. – Так ему и надо!

– Это точно, – подтвердила Азия. – Что у тебя в школе творится?

Мать все чует. У нее интуиция как у дикого зверя. Соврать сейчас – значит нарваться на репрессии потом.

Но Анника решила соврать. Ей не улыбалось весь вечер выяснять, кто виноват в том, что происходит.

– Все в порядке, – пролепетала она.

Азия усмехнулась.

– То есть ты не расскажешь, как плеснула однокласснице лимонный сок в глаза?

Анника скривилась.

– Я ж не попала…

– Аня…

– Ну что? Она меня шлюхой назвала!

– За дело?

Анника промолчала, хотя молчать под пристальным взглядом матери – та еще задача.

– Ты упрямая как твой брат, – скривилась Азия, – тоже было дело, на севере. Шастал по эмигрантскому кварталу с румынской шпаной, пил, курил шмаль, густо красил глаза и принимал независимые позы, прямо как ты сейчас. А потом звонок – и доставай меня, мамочка, из тюрьмы.

Анника промолчала, и чтобы не комментировать эту потрясающую, сто раз слышанную историю, принялась скручивать тугой пучок на макушке. Ее волосы были слишком длинными и густыми, и пучок никак не хотел становиться ровным и аккуратным.

– Оставь так, так забавно, – посоветовала мать, – ты подумала насчет другой школы?

– Подумала, – сказала Анника и оценила свою прическу, повертев головой из стороны в сторону.

Анника еще в прошлом сентябре ляпнула, что хочет перевестись в медико-биологический лицей. Она хотела стереть улыбку с лица заносчивого братца, намекнув ему, что молодые дышат в спину – и нечего тут!.. Предки, однако, вдохновились идеей медицинского лицея и теперь настойчиво пытались сплавить ее. Мать еще ничего – ей было все равно, в танцы она уйдет или в медицину, лишь бы была рядом – а отец приседал на уши с завидным упорством. Наверняка хотел уволочь ее на север и там держать взаперти!