Жоэль Шарбонно - Испытание

Я убираю с лица волосы:

– Спасибо за еду.

– Не стоит благодарности, – отвечает он с улыбкой. Я жду продолжения, но напрасно. Засунув руки в карманы, спрашиваю:

– Кто вы?

– Друг, который хочет, чтобы вы выжили в этом путешествии. Мое имя не имеет значения.

Для него – нет, но не для меня. Я обозлена его нежеланием назвать себя.

– Что ж, еще раз спасибо.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но слышу:

– Если ты подождешь, я объясню, почему не могу назвать себя и зачем помогаю.

Я замираю на месте и выжидающе смотрю на него.

– Мое имя ничего не скажет тебе, в отличие от тех, кто станет оценивать твои результаты после этого экзамена. Верю, добровольно ты не назвала бы мое имя Испытателям, но, возможно, у тебя не будет выбора.

– Почему?

– Вам говорили про собеседование после четвертого экзамена? – Он дожидается моего утвердительного кивка и продолжает: – Перед собеседованием вам дадут снадобье, которое заставляет отвечать на любые вопросы честно, ничего не утаивая.

Я бы предпочла утаить многое из того, что сделала на этом экзамене, но при принуждении все выложила бы. Умение избавляться от браслета могло бы озадачить Испытателей, но они, скорее, усмотрят в этом проявление находчивости. Даже этот чужак с его подарками мне не опасен. Д-р Барнс говорил о запрете покидать экзаменационную зону, но ни разу не упомянул о том, что нельзя принимать переброшенную через забор еду.

Я расправляю плечи:

– Мне нечего скрывать.

– Уверена, Сия?

Мне чуть не делается дурно оттого, что незнакомый человек произнес мое имя. Я считала свои встречи с ним случайными. То, что он меня знает, меняет все.

– Откуда вы знаете, кто я? Вы из Испытателей?

– Ничего подобного! – смеется он. – Я из тех, кто считает процесс Испытания порочным и хочет помочь вам выжить, причем не только в этом экзамене, но и потом, когда вы столкнетесь с новыми вызовами в Университете.

До сих пор моей целью было пережить Испытание, чтобы потом спокойно учиться в Университете. Мысль о том, что учеба там сулит новые опасности, вызывает у меня дрожь. Но, как ни просятся с моего языка вопросы об опасностях Университета, я знаю, что сейчас не время их задавать. Время озаботиться этим еще придет.

Вместо этого я задаю не менее, а то и более важный вопрос:

– Если вы против Испытаний, то зачем даете нам еду и воду? Почему не помочь нам сбежать?

– Полагаю, уважаемый доктор Барнс объяснял вам, что кандидаты не могут покидать экзаменационную зону. Заборы не представляют опасности, пока кандидат не попробует через них перелезть.

Мой собеседник достает из кармана штанов серебристый идентификационный браслет. Я вижу символ – треугольник с подобием человеческого глаза посередине. В моей памяти всплывает эпизод: после третьего экзамена Томас показывает на членов своей группы. Среди них парень с копной каштановых волос и с милой улыбкой.

– Бедняга попробовал перемахнуть через забор милях в ста отсюда, но упал на землю мертвый. Нам оставалось только похоронить его, как вы с другом похоронили девушку.

Я не могу пошевелиться.

– Только Испытатель мог знать, что мы с Томасом сделали это.

– Не все Испытатели согласны с действующими правилами. Один даже выводил из строя глиссеры, чтобы сотрудники не попадали в колонии вовремя и не могли отобрать кандидатов для Испытаний. К сожалению, те поломки, которые он устраивал по договоренности с нами, оказались, как доносит наша разведка, легко устранимыми. Иначе вы бы остались у себя в Пяти Озерах, и я разговаривал бы сейчас с другим кандидатом.

Может, он намекает на Майкла? Не Майкл ли рассказал обо мне Седому? Но что-то подсказывает мне, что тот не ответит на вопрос. Седой находится здесь не случайно. Но я слишком долго остаюсь без подслушивающего устройства Испытателей. Как бы их не встревожило затянувшееся молчание. Пора выяснить цель этого человека.

– Зачем этот разговор?

Он впервые улыбается:

– Дело в том, Сия, что мы знаем, что в твоей семье есть тайны, которые не нужно знать Содружеству. – Мешочек, который он все это время держал, перелетает через забор. – В мешке ты найдешь флакончик с жидкостью, которая, как мы надеемся, воспрепятствует действию снадобья правды. Выпей ее утром перед собеседованием, если желаешь добра себе и своей семье.

Угроза семье бросает меня в дрожь. Но страх ничему не поможет, и я стараюсь ему не поддаваться. Я перевожу взгляд с мешочка у меня в руках на Седого: