Жоэль Шарбонно - Испытание

Расправившись с очередным утренним подносом, я устаю от следящих за мной глаз и подслушивающих меня ушей. Улыбнувшись в камеру, я кручу свой браслет, нажимаю на застежку и роняю браслет на кровать, туда, где лежат браслеты Зандри и Нины. Снимаю с рюкзака второй браслет, кладу его с остальными, забираю рюкзак и запираюсь в ванной.

Чувство, что я одна – по-настоящему одна, – позволяет мне облегченно расправить плечи. Я принимаю душ, потом устраиваюсь на полу. От нечего делать я роюсь в рюкзаке. Эти вещи я взяла из дому, их шила моя мать, к ним прикасался мой отец, ими пользовались мои братья. Раньше эти вещи определяли, кто я такая. Больше не боясь камер, я позволяю себе выплакаться, перебирая дорогие мне вещицы и по очереди прижимая их к щеке, и вспоминаю девушку, когда-то собиравшую этот рюкзак. Как мне не хватает ее тогдашней надежды, ее оптимизма! Открывавшегося перед ней сверкающего будущего! Если таблетки Томаса не сработают, то, может, стирание памяти об Испытании вернет прежнюю Сию? Может, утрата воспоминаний сумеет исцелить мое сердце?

Может быть. На мгновение я позволяю себе поверить в блаженное неведение. В безмятежные сны. В будущее, свободное от лишнего знания.

Мужской голос заставляет меня вскочить и крутиться, не понимая, откуда он доносится. Только спустя минуту я соображаю, что голос раздается из прибора, который я сжимаю в руках.

«Почва в четвертом секторе имеет признаки жизнеспособности, радиация практически отсутствует. Новая формула, судя по всему, работает».

Это Зин. У него сильный, здоровый голос. Как чудесно его слышать! Видимо, на приборе есть кнопка, и я случайно включила воспроизведение. Прибор заодно обладает функцией диктофона.

«Передайте отцу, что в седьмом секторе есть больные животные. Наверное, это от новых ягод, которые мы там выращиваем. Надо будет их проверить».

Я помню разговор об этой проблеме за ужином, за пару недель до моего выпуска. Все спорили, смеялись, засиделись допоздна, даже позволили мне кое-что предложить. То, что меня терпят, наполнило меня гордостью: вот я и взрослая! Я была готова завоевать весь мир. Какой глупостью это кажется теперь!

Некоторое время я довольствуюсь голосом Зина, записавшего свои соображения о зонах за Пятью Озерами, над возрождением которых трудится отец со своими помощниками. Какое-то раздраженное словечко вызывает у меня смех, упоминания отца и братьев – слезы. Потом я начинаю ломать голову над тем, как работает диктофон. Знаю, что с его помощью можно связываться с прибором в кабинете отца, но никогда не слышала, что у него есть функция записи.

Я долго ищу кнопку. Наконец, мое внимание привлекает участок на задней крышке, отличающийся от остального прибора. Заметно, что здесь приложил руку Зин.

С помощью отвертки на складном ноже я нахожу и другие внесенные им усовершенствования. Не могу без улыбки смотреть на эти доказательства его изобретательности. Среди проводков и микросхем виднеется маленький черный блок. Проследив сплетение проводков, я нахожу микрофончик и маленький репродуктор. Все сделано отлично, комар носу не подточит. Если бы я по случайности не нажала на кнопку воспроизведения сзади, то так и не узнала бы о записывающем устройстве.

Вздрогнув от внезапного стука, я осторожно убираю все обратно в рюкзак, выхожу в темную спальню и открываю дверь. Женщина с подносом в руках выглядит настороженной.

– Все в порядке? – интересуется она. Мой переход в ванную, видимо, не остался незамеченным.

– Не жалуюсь, – заверяю я ее, но шум дальше по коридору свидетельствует о том, что непорядок отмечен не только у меня. Неужели кто-то из кандидатов отреагировал на невыносимое напряжение так же, как Райм? Мне должно быть все равно, но я тревожусь за Томаса. Ничего не могу с собой поделать. Как бы ни изменило его Испытание, для меня он навсегда останется земляком, добрым и отзывчивым. Хочу, чтобы он выжил.

Сотрудница отдает мне обеденный поднос, сообщает, что решение все еще не принято, и запирает дверь. Впервые я не возражаю против одиночества. Ем цыпленка во вкусном томатном соусе и свежие овощи, а потом опять запираюсь в ванной.

Какое-то время мне хватает голоса брата, перечисляющего свою программу на день. Но вскоре мысль, что, может быть, очередной кандидат расстался с жизнью, заставляет меня метаться по крохотной ванной. Мне бы рассудить, что стало на одного конкурента меньше, но я не могу. Для меня это еще один многообещающий ум, чья судьба скоро будет предана забвению. Вместе с другими судьбами. Или кто-то их запомнит? Если все будет происходить так, как хочет Соединенное Содружество и Испытатели, то нет, никто их не вспомнит. Никому нет до них дела.