Жоэль Шарбонно - Испытание

– Нет.

Как я расцениваю свое решение довериться Уиллу?

– Решение довериться Уиллу было неудачным. В будущем я намерена делать выбор более обдуманно.

Отвечая, я чувствую на себе изучающий взгляд Барнса, взвешивающего каждый издаваемый мной звук.

Вот он снова берет слово:

– Расскажи нам о своих отношениях с Томасом Эндрессом.

Я удивлена вопросом, но отвечаю осторожно:

– Мы с ним близкие друзья. Он говорит, что любит меня, но это, думаю, потому, что я напоминаю ему о доме.

– Ты наверняка чувствуешь к Эндрессу нечто большее, чем просто дружба. Иначе зачем было рисковать жизнью, тратить время, чтобы его спасти?

Я прикусываю губу, решая, что он хочет услышать. Наконец, отвечаю:

– В семье меня учили помогать другим любой ценой. В колонии Пять Озер так принято.

Д-р Барнс наклоняется вперед:

– Ты считаешь, что решение потратить время на переделку велосипеда для спасения его жизни было разумным?

– Это сработало, – отвечаю я, – мы оба живы.

– Верно, живы. – Он улыбается. – Но меня настораживает, что ты, возможно, слишком привязана к кандидату Эндрессу.

Добродушный тон не в силах скрыть угрозу, содержащуюся в этих словах. Даже Испытатели рядом с Барнсом беспокойно ерзают. Молчание затягивается, мне становится трудно дышать. Сейчас моя очередь говорить, но вопроса не прозвучало, и, не зная вопроса, я могу попасть впросак с ответом. Что-то мне подсказывает, что этот ответ будет самым главным.

Наконец, когда дальше молчать становится невозможно, я говорю:

– Не понимаю.

– Эмоциональная вовлеченность в подобных ситуациях может становиться опасной. Например, что будет, если тебя примут в Университет, а его нет?

Меня оглушает биение собственного сердца.

– Я буду довольна, что прошла, и огорчена тем, что Испытательный комитет не разглядел потенциал Томаса. Он умен и находчив. Соединенное Содружество только выиграет, приобретя такого студента.

– Должны ли мы опасаться, что твое огорчение повлияет на качество твоих занятий в Университете?

Как ответить на этот вопрос? Моим мозгам грозит перегрев. То, что скажу, повлияет не только на мою жизнь, но и на жизнь Томаса. Ответ, что мне будет безразлично, получится легко распознаваемой ложью. В конце концов, д-р Барнс прав, говоря, что я спасла Томасу жизнь, рискуя собой. Сыворотка правды, которой они меня напоили, должна исключать ложь. Если я сейчас откровенно совру, то они сообразят, что что-то пошло не так, и станут разбираться почему. Я борюсь с желанием вытереть потные ладони о штаны и заставляю себя сосредоточиться.

Для меня возможен единственный ответ.

– Любому лидеру в какой-то момент приходится мириться с разочарованием. Если я рано усвою этот урок, это меня не обрадует, но я все равно сделаю все, чтобы вас не подвести.

Испытатели переглядываются, а я жду, что еще преподнесет д-р Барнс. Пытливо глядя на меня, он катает по столу ручку. Я сижу неподвижно и не отвожу взгляд. Кто-то кашляет, ему вторит кто-то еще. Вот и все звуки, раздающиеся в комнате на протяжении томительных, нескончаемых минут.

Наконец, д-р Барнс произносит:

– Думаю, вся необходимая информация получена. У моих коллег есть вопросы?

Все сидящие за длинным столом отрицательно мотают головами. Я пребываю в недоумении. Д-р Барнс говорил, что собеседование займет минут сорок пять, а на меня потратили от силы двадцать. Никто не спросил о моих результатах в первых двух экзаменах, четвертому экзамену была посвящена всего пара вопросов. Как понять их безразличие? Я провалилась? Скорее всего, да, раз они уже отодвигают стулья. Мне хочется взмолиться, чтобы они подождали, объяснить, что люди, втирающиеся в доверие с целью совершить предательство, не годятся в лидеры, сказать, что я уже не та девчонка, которая мечтала о Тозу-Сити, что меня обязательно надо зачислить в Университет. Не потому, что мне хочется стать частью системы – этого мне больше не хочется. А просто потому, что я хочу жить.

Я уже открываю рот, но д-р Барнс меня опережает:

– Прежде чем ты уйдешь, я должен спросить, есть ли у тебя вопросы к нам.

Это мой шанс произвести на них впечатление, задать вопрос, который докажет глубину моей наблюдательности, мою несравненную сообразительность. Но, зная, что это возможность блеснуть, я не могу побороть соблазн заполнить зияющую пустоту. Не знаю, что так на меня повлияло: воспоминания о нашей сплоченной колонии или то, что Уилл потратил время, чтобы узнать имя убитой им девушки? Как ни мало у меня надежды когда-нибудь вернуться домой, она все же теплится. Если таблетки, украденные Томасом из больницы, помогут мне сохранить память, то я смогу рассказать родным Малахии о том, что с ним произошло на Испытании, о его смерти. Зандри заслуживает того же.