Марк Турбин - DOMINI ПАНЕЛЬ

Сидевший до этого момента в раздумье Антон вдруг разразился гомерическим хохотом:

– Господи! – воскликнул он сквозь слёзы, – спасибо, что ты есть, и нет-нет, да создаёшь таких идиотов, хотя бы раз в миллиард лет!

– Сам идиот! – поджав губы, обиженно произнёс Вениамин.

– Не слушай их, Веня, – жизнерадостно хрустя вафлей, прошепелявил Яков, – продолжай, не видишь, им завидно.

Венечка тихо завыл.

Потеплело. Шпиль Адмиралтейства безнадёжно завяз в низко вставших балтийских тучах. В кофейнях и магазинчиках уютно зажглись тусклые жёлтые огоньки. Оттуда, мешаясь с бензиновым выхлопом многочисленных авто, потянуло горьковатым запахом турецкого кофе, к нему накрепко прилепился повеявший родным домом, духмяный запах горячих сдобных булок.

Антон повернул законченный портрет фасадом к оригиналу:

– Всё! Готово! Плыиз!

Его модель, высокая, сухопарая ирландка, внимательно всматриваясь в свой строгий горбоносый профиль, нервно мяла длинными узловатыми пальцами клетчатый, тонкого батиста платок. Желваки по её узкому аскетическому лицу шагали дисциплинированным строем, как у старого генерала: левой-правой, левой-правой.

– Но! – коротко, на выдохе, произнесла женщина, и резко поднявшись из кресла, решительно двинулась к выходу на проспект. Вслед за нею устремился стоявший всё это время за её спиной здоровенный молчаливый детина. Его мясистое, непроницаемое, словно у дворецкого, лицо скомкала гримаса неподдельного, почти детского ужаса.

– Ну, ни хрена себе! – воскликнул подоспевший к месту событий Веня, тонкая полоска его усов немножечко подрагивала.

– А чё она не взяла? – высунула голову из толпы какая-то тётенька в цветастом платке, – как похожа! Вылитая копия!

Антон растерянно улыбался.

– Ничего не понимаю, – не унимался Вениамин, – чего она подскочила? Она что, белены объелась?

– Кто там чего объелся? – повернулся сидевший спиной к Антону дядя Казимир.

– Да вот, одна гюрза от портрета отказалась, – пояснил ему Веня.

– Эта иностранка, что ли? Покажи.

Вениамин с молчаливого согласия Антона повернул взору мэтра портрет ирландки.

– Ну, и чего ей не понравилось? – густо пробасил Казимир Иванович.

– Кажется, я слишком её угадал, – заговорил молчавший всё это время Антон, – не каждому понравится, особенно женщине.

– Это верно! – согласился старый художник, – ещё те штучки! Сами не знают, чего хотят!

– Подумаешь! – взвился Венечка, – нравится – не нравится, заплати за портрет и делай с ним, что хочешь: хоть за углом порви.

– Моя не из тех, – хмуро отозвался Антон, – эта всё сделает на глазах.

– Да ну!.. – озорно уставился на него Казимир Иванович. – Чего же не сделала?

– А! – махнул рукой Антон.

– Чудак-человек, – хрипло хохотнул мэтр.

– Чёрт подери! – вдруг, вскинулся Веня, – Тоха, я покупаю у тебя этот портрет!

Антон недоверчиво глянул на Вениамина:

– Ты серьёзно?

– Слушай его!.. – вновь повернулся к Антону Казимир Иванович, – оставь-ка лучше рисунок себе, Паладьев, такими работами, не кидаются.

Неожиданно в разговор вмешался тихо подкравшийся к месту «разбора полётов» Христофор:

– А, глазки ей шире? – сладенько пропел он, с прищуром глядя на портрет ирландки, – реснички гуще, горбинку сгладить.

Антон бодливо, словно от зубной боли, замотал головой:

– Сгинь, Христо! Горбинку сгладить… Уйди от греха!

– Не знаю, – не обращая внимания на возмущения оппонента, возразил Христофор, – товар должен сразить клиента. Наповал. Вот тогда он уйдёт. Ты должен поразить её в самую, так сказать, мякоть. Нырнуть под пах…

– Уберите его, – запричитал Антон, – убери его, Веня! За что мне это наказание?

– …И тогда она никогда не забудет и с удовольствием расстанется… – как будто не слыша тошкиных завываний, вкрадчиво продолжил грек, однако, тут же удивлённый, осёкся: к Антону на полных парах подскочил давешний бугай с детским румянцем на щеках. Сунув в руку художника мятую пятидолларовую бумажку, он что-то жалобно мяукнул и бесследно исчез в густой толчее прохожих.

– Эй! Чувак… мистер! А портрет?! – крикнул ему вслед Антон.

– Портрет забери, дурак! – завопил в затылок ирландцу Вениамин, но того и след простыл.

– Надо же! Проснулись… – с натянутой улыбкой, промямлил Венечка.

– Совесть у них проснулась, – хмуро отозвался Христофор, – хотя, какая там совесть… у нас с англами в этом понятия разные!

– Ну что, Венчик, теперь твоя очередь, – устало проговорил Антон, пропустив мимо ушей странный комментарий грека.