Валерий Якут - На излёте

При обнаружении разведывательно-диверсионной группы местными жителями в ходе выполнения ею боевой задачи, они «убираются» и желательно без шума, криков и выстрелов, – это аксиома тактики действий спецназа любой страны на чужой территории. И игнорирование этими элементарными положениями инструкции грозит, как минимум, большими неприятностями для группы, особенно если это поставило под срыв выполнение этой задачи.

Поэтому при любом раскладе пастухов придется ликвидировать – это было ясно и обсуждению не подлежало.

Так думал старший лейтенант Сергей Казанцев, глядя на этого, даже красивого в своей ненависти к оккупантам, старика и на парнишку, который в этой жизни ничего не успел ни познать, ни увидеть и уже, по-видимому, не успеет.

– Что будем делать, товарищ командир? – спросил подошедший Орлов. – Второй дозор прибыл. Тарасов докладывает, что в трех – четырех километрах на север-северо-запад в долине находится кишлак, судя по всему – их, –кивнул он в сторону пастухов, – а мимо него на запад в сторону Ирана проходит хорошо накатанная дорога, сейчас только припорошенная снегом. Они обошли кишлак стороной, так что замечены не были.

– Так, теперь все становится на свои места, – подумал Казанцев. – Значит мы на верном пути, и поэтому другого варианта, как продолжать работу, нет.

Он раскрыл карту.

– Все сходится. Давай, сержант, команду на выдвижение.

Орлов взглядом задержался на пастухах-афганцах и вопросительно посмотрел на командира.

– Давай, Саня, давай, – и Сергей махнул рукой в сторону иранской границы, – выдвигай группу на запад. Головной дозор вперед, азимут магнитный – ориентировочно триста градусов, на пересечение с обнаруженной дорогой.

А это, как я понимаю, километров десять – двенадцать будет, может чуть больше с учетом складок местности. Давай, я догоню.

Сержант понимающе кивнул, построил группу, сделал необходимые указания и дал команду на выдвижение.

– Хороший помощник получился, – мельком подумал Казанцев об Орлове, и его мысли перенеслись на другое.

Сначала он хотел поручить ликвидацию старика и мальчишки своим бойцам, – пусть обвыкают, на этой войне всякое может случиться. Здесь жизнь человеческая очень часто зависит от того, можешь ли ты отбросить свои эмоции или нет. Но, подумав, решил этого не делать, будет уже слишком – взваливать такой тяжелый груз на этих, еще тоже не совсем окрепших психологически, юношей. Одно дело воевать с боевиками, – если не ты их, то они тебя, – но совсем другое – убивать беззащитных стариков и детей. – Нет, судя по всему, это должен сделать он сам.

Пастухи молча следили за действиями разведчиков. Старик сидел на небольшом камне, опершись на палку, а мальчишка стоя смотрел на удалявшихся военных.

Пожилой афганец, в отличие от юноши, с уходом группы уже понял, для чего остался этот русский, самый старший из них и самый страшный. Страшный не для него, старого пастуха, повидавшего на своем веку много чего – и хорошего, и плохого. Видевшего и чужаков-зверей, и своих «шакалов», которые зачастую были не лучше, если не хуже этих неверных, пришедших с севера на их землю, на которой они и их деды, и деды их дедов веками пасли скот, мирно торговали с соседями, рожали детей.

А страшный он, этот «шурави», потому что несет смерть для его внука, которого любил, как не любил никого в этой жизни и на которого возлагал большие надежды. Смерть всегда страшна, особенно когда она приходит к воим детям и внукам раньше, чем к тебе самому. А убив его, старика, внука тоже не пощадят – это он хорошо понимал. И скупая старческая слеза блеснула на мгновение и исчезла в его седой бороде.

Сказав внуку, чтобы тот сел и молился, дед, гордо отвернувшись, поднял глаза к небу и, увидев орла, такого же гордого, но, в отличие от него, молодого, сильного и свободного, что-то забормотал, беззвучно шевеля тонкими и бескровными старческими губами – то ли молился сам, то ли говорил что-то птице, парящей под облаками. А может он просил у своего бога прощения за те страдания, которые выпали на долю его народа, его семьи, а вот теперь и его внука. Может быть и его вина была в этом.

Казанцев понял, почему дед сказал юноше молиться, – тот, отвернувшись от русского на восток, ничего не должен был видеть, ничего не должен почувствовать и, если повезет, даже собственную смерть.

Сергей понял это и первый выстрел из бесшумного пистолета произвел особенно тщательно и точно – между лопаток, чуть левее шестого – седьмого грудного позвонка.