Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Но на тот момент, стоя на пороге их украшенного по случаю рождества дома, я ещё не подозревал, насколько эти люди были не только слепы, но и насколько безумным решениям они готовы были поддаться ради спасения мальчишки.

Я рассказал им про свои воспоминания, рассказал про свою уверенность, что за Джейком изначально и уже давно, велась слежка.

– Почему вы не упоминали об этом прежде?

– Я не обратил на это внимания прежде, потому что был уверен, что…

– Уверены в чём?

– Что наблюдают за мной. Из-за моего прошлого я не могу избавиться от ощущения, будто на мне клеймо… Как бы это объяснить… Это словно быть обвинённым в краже в супермаркете: потом невольно будешь чувствовать на себе пристальные взгляды охранников, даже зная, что ты невиновен.

– А вы считаете себя невиновным?

Но даже в тот момент я ещё не осознал всю бессмысленность своих попыток помочь им. «Охранники из супермаркета» до сих пор были уверены, что инстинкт «воровать товары с полок» никуда у меня не делся. И им не важно: а был ли у меня этот инстинкт вообще.

Я не осознавал всей опасности, которой подверг себя, придя к ним в дом. Не знаю, отчего я решил, будто бы во второй раз такой поступок приведёт к чему-то иному, а не к негативным последствиям. Наверное, некоторым людям, вроде меня, судьба будет преподавать один и тот же урок снова и снова, пока он не будет усвоен. Вот только суть своего нравоучения я смогу понять лишь через десяток долгих лет.

– Зачем Вы…

– Тебе не кажется, что нам надо поговорить, Тейлор?

– Мистер Ханниган! Вас не должно здесь быть!..

– О, тогда мы квиты, Тейлор, потому что, не поверишь, но и полицейских, что так любезно оказались сегодня на моём крыльце, тоже не должно было на нём быть.

– Милый, кто там?

– О, прекрасно, твои родители дома! Ты сам напросился, Тейлор: родительское собрание так родительское собрание!

Но едва я вошёл в дом своего ученика, как вдруг от внезапного удара у меня потемнело в глазах.

– Какого чёрта…

– Как ты смеешь, ублюдок! Как ты смеешь приходить в наш дом и приближаться к нашему мальчику?

– Ваш мальчик… – с трудом удерживая себя от того, чтобы не отобрать биту у хлипкого папаши Дина Тейлора и не показать этому придурку настоящий удар, я попытался успокоиться и донести суть дела до родителей этого проходимца, – Этот паршивец подал на меня иск! Что даёт мне право подать встречный: за клевету и за… какого чёрта вы вообще меня ударили? Я – преподаватель в школе у вашего сына и…

– Мы знаем, кто ты! И это не Дин, а я подала на тебя в суд, мерзкий ты ублюдок!

Я смотрел на Тейлора, стоящего за спиной своей внушительных размеров матери, и отчётливо видел ужас в его глазах от понимания того, какая каша её стараниями заварилась.

– Тейлор… – но помимо этого, я увидел и то, что этот мальчишка (уже к моему собственному ужасу) не собирается исправлять ситуацию. Что он, как и его мать, проглотившая вместе с отцом эту наглую и отвратительную ложь, пойдёт до конца.

– А в этом что-то есть, – внезапно прозвучавший голос стоящего у стены крёстного мальчишки оторвал меня от раздумий о бессмысленности своего поступка, равно как и о бессмысленности своего желания помочь родным Джейка его найти, – Дора, может, приготовишь нам всем пока кофе? А ты, Эндрю, давай покажи альбом с фотографиями с разных городских праздников? Быть может, он кого-то узнает?

Тогда я не успел понять причин внезапного энтузиазма офицера Ника Уэлша, как и того, что с проработкой моих слов его энтузиазм никак не связан.

– Ник, ты уверен, что это…

– А я пока свяжусь по рации с участком, спрошу, в городе ли сейчас художник-криминалист. Мы должны обработать все версии, ведь так?

Я уже говорил о том, что я дурак? Так вот, это определение не вполне ясно даёт понимание всей моей глупости, совершённой в тот поздний вечер. Говорят, утро вечера мудренее? Быть может, это и верное выражение: лишь проснувшись, я понял, куда именно привели меня попытки помочь. Ведь на следующее утро мне было официально предъявлено обвинение в похищении Джейка Брамса. Улики прилагались.

Казалось, я должен был быть готов: к офицерам на моём пороге с их неизменным «вы имеете право хранить молчание…» (что, к слову, мне и следовало бы делать несмотря ни на что!), к допросам, которые полностью сменили свою эмоциональную окраску, к адвокату, по лицу которого я видел, что он вынес мне приговор «виновен» прежде, чем это сделали бы присяжные…