Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Так бывает, когда находишь нечто важное, или когда делаешь гениальное открытие – ты скорее спешишь поделиться этим открытием с теми, кто по достоинству может это оценить.

– Я знаю, кто мог похитить вашего сына!

«Мне всегда казалось, что мы с твоим отцом похожи, что мы – два сапога-пара. Наверное, нам просто легко было быть такими в семье, на которую ни разу не обрушивался шторм. Мне казалось, наша семья – лучшее олицетворение того маленького города, где мы жили. Тихая гавань, не иначе.

В тот вечер, ощущая за поясом прохладу револьвера, который я взяла из стола твоего отца, я наблюдала. Выжидала, ловя каждый шорох, каждый запах возле логова монстра, который украл тебя у меня.

И увидев меня, ты едва ли узнал бы в очертаниях и движениях свою мать. В тот вечер изнурённая переполняющим меня отчаянием я поддалась своей ненависти и желанию вернуть тебя любыми способами.

Наверное, именно в тот вечер я окончательно осознала, насколько мы с твоим отцом не похожи. Насколько по разному мы относимся к нашей семье и её защите.

Эндрю готов был ждать, готов был тщательно изучать улики, хотя главный подозреваемый – преступник! – был нашим соседом. Эндрю следовал давно выверенным маршрутам и ориентирам. Несмотря на то, что дело касалось тебя . Несмотря на то, что твоя жизнь была под угрозой. Эндрю просто снова и снова хватался за самые разные нити этого, как он называл, расследования (словно, игнорируя тот факт, что он ищет не украденную сумочку, которую вечно теряла миссис Адамс, а похищение собственного сына!)…

Шторм расколол, разорвал тот остров идиллии, что был нашей семьёй, разорвал в клочья нашу тихую гавань. Да, мы оба тебя лишились, но у нас были совершенно разные маршруты, разные ориентиры, способные помочь отыскать самое дорогое сокровище в этих послешторвомых развалинах – тебя.

В тот вечер я видела его, я говорила с ним – с твоим похитителем. Я смотрела на него, и даже боялась представить, что человек с его прошлым способен сделать с самым дорогим, что было в моей жизни – с тобой.

И чем больше он отрицал свою причастность, глядя мне в глаза, тем сильнее было моё желание сделать это – выстрелить, ранить его так же сильно, как своим молчанием и поступком он рвал на части меня: мои сердце и душу.

Твой крёстный уберёг тогда меня от этого поступка. Но, при этом, не сказал ничего банального или лишённого смысла, как это делал твой отец. Ник не сказал: всё будет хорошо. Нет. Ник поклялся, что этот подонок признается во всём. Поклялся, что сделает для этого что угодно.

В тот вечер я почувствовала себя не одинокой на своём пути. В тот вечер я увидела в твоём крёстном то, чего не замечала прежде – это с ним мы действительно были похожи. У нас один и тот же ориентир…»

Дора отложила в сторону ручку и в который раз обвела взглядом комнату сына, задержав взгляд на новой игрушке, которую они купили в единственном в их городе торговом центре: ещё совсем недавно, но сейчас, казалось, это было в другой жизни.

Другая жизнь… Эта мысль всколыхнулась внутри чем-то болезненным и неприятным, и Дора хотела было попытаться понять свои чувства, как делала это ещё в молодости, записывая всё в дневник, но голоса из прихожей заставили её захлопнуть тетрадь и поспешить вниз. Ведь один из голосов принадлежал Нику, человеку, с которым она чувствовала теперь ещё большую связь, чем обычно; Доре на самом деле казалось, что её с Ником объединяет какой-то негласный ориентир, благодаря которому, будто компасу, они и смогут отыскать Джейкоба. И лишь долгие годы спустя Дора с ужасом поймёт, насколько этот ориентир был неверным.

– Я знаю, кто похитил вашего сына!

Я был дураком. Я был слеп. В своих попытках помочь отыскать мальчишку я не заметил очевидных вещей: семья Джейка Брамса была слепа в тех же самых попытках. Чувства и желание вернуть Джейкоба домой затмевали собою всё.

И это можно считать нормальным, даже естественным, если бы только двое людей из этой семьи не являлись теми, чья работа заключается в том, чтобы мыслить здраво – полицейскими. Но они оба: и шериф – отец мальчишки, и его крёстный офицер-Ник от беспокойства и собственного бессилия никак не желали открыть глаза и оценить ситуацию так, как сделали бы, пропади чужой ребёнок.

И, быть может, я непременно им посочувствовал. Сделал бы это в том случае, если бы не являлся тем, кого они видели в окутавшей их тьме из горя и бессилия. Я был для них не «светом в конце тоннеля», а человеком, который мог дать ответ на вопросы: где Джейк Брамс? Жив ли он? Наша с Джейкобом связь являлась для них лишь грязной нитью, потянув за которую, можно отыскать всё, что они только могли себе вообразить.