Виктор Пораско - Звёзды за той темнотой

– Падай сюда! – Его новый, пока что незнакомый одноклассник смотрит на него ярко-голубыми глазами. Какие у него удивительные глаза.

– Андрей! – Он протягивает руку, но голубоглазый почему-то не спешит ее пожать.

Он так и не пожал ее в ответ. Андрею становится очень неуютно рядом с ним.

– Сам откуда? – наконец спрашивает новый одноклассник шепотом, глядя в сторону доски.

– Из области. Малиновка, слыхал? – Андрею не очень-то хочется отвечать этому хаму.

– Деревня? – Тот обращается к нему все так же, не поворачиваясь.

– Ну да.

– Колхозник, короче. – Он чуть слышно хихикает.

Андрей не реагирует. Видимо, ему будет нелегко подружиться с этим типом.

– Пахан кем работает?

«Почему он спрашивает об этом?»

– У меня только мама.

Андрею больше не хочется разговаривать с ним, но он не может просто взять и замолчать.

– Умер?

– Не знаю. Я его никогда не видел.

– А, понял. И мать, небось, не особо рассказывала? – Теперь тот смотрит прямо на него своими смеющимися, удивительно яркими глазами.

– Не рассказывала. – Андрей отворачивается. Голубоглазый раздражает его.

– А знаешь почему?

– Нет.

– Потому что сама не помнит, кому дала по пьяни. Ее там, наверное, всей вашей Малиновкой мужики по кругу гоняли, а потом ты родился – и пойди разберись, от какого алкаша.

Он сдавленно хихикает.

– Прекрати! – Андрею обидно до слез, он сжимает тонкие пальцы в кулаки.

– Ты что, чмо, быковать вздумал? На перемене увидимся за школой. – Он уже не смеется, его глаза наполнены какой-то холодной злобой. Андрей боится смотреть в эти глаза…

– Короче, пообщался с новеньким. – Голубоглазый картинно расхаживает среди нескольких любопытных одноклассников.

Андрей стоит в центре, опустив голову. Что же сейчас будет?

– Рассказал мне немного о себе. Мать, говорит, у него шлюха конченая, залетела сама не помнит от кого.

– Я не говорил такого! – Андрей кричит, горькие слезы застревают у него в горле, он ни за что не расплачется перед ними, ни за что.

– В смысле, не говорил? – Голубоглазый останавливается перед Андреем и смотрит ему в глаза. – Я тебя спросил – ты не возражал. Или ты меня перед всеми фуфлометом хочешь выставить?

– Моя мама не шлюха! – Слезы все-таки наворачиваются на глаза.

– Да ладно, я же пошутил, ты чего? Я, кстати, Лобов Максим, можно просто Макс! – Он протягивает руку.

Опешивший Андрей растерянно оглядывает смеющиеся лица одноклассников.

– Андрей…

Не успев протянуть руку в ответ, он сгибается от звонкой, жгучей пощечины. Все, словно по команде, громко хохочут.

– Ты что, падаль, руку мне собрался жать? Тебя там в этой вашей Малиновке самого, заместо мамки, не пользовали?

Андрей, выпрямив спину, сжимает кулак с твердым намерением ударить обидчика в ответ. У него впереди долгие годы, и он будет ненавидеть себя за этот момент, что не смог, испугался, не ударил.

– А я Ваня Карчин!

К нему подходит большой пухлый парень с прыщавым лицом. Черная челка практически закрывает его маленькие темные глаза. И снова пощечина, только в этот раз он, не удержавшись на ногах, падает на грязный потрескавшийся асфальт. И снова хохот любопытных зрителей. Не в силах более сдерживаться, он закрывает лицо руками и громко плачет. Кто-то больно пинает его по ребрам. За что они с ним так? Что он сделал им плохого?

Он так и не стал для них Андреем Клюшиным.

***

– Шлюхин, ты чего сидишь? – Запыхавшийся Лобов склоняется над ним. – Бегом на ворота, мразь! И попробуй хоть один пропустить!

Они играют с параллельным классом в футбол. Андрей не хочет, но он уже привык к тому, что с Лобовым и особенно с Карчиным спорить нельзя. Они проиграли со счетом 4:6. Его снова ведут за школу, снова толпа любопытных школьников идет следом, среди них и девочки.

– Я тебя предупреждал! – Лобов смотрит на него своим холодным злобным взглядом.

– Пожалуйста, не бей. Мы ведь все проиграли…

Лобов снова расхаживает взад-вперед, рисуется перед внимательными зрителями. Прям прирожденный актер.

– Не бить, говоришь? – Он останавливается и поглаживает большим пальцем подбородок, словно решая какую-то сложную задачу. – Хорошо. Мы не будем тебя бить, если ты принесешь завтра по сто рублей за каждый пропущенный гол. Идет?

Андрей смотрит на свои пыльные кеды. Шестьсот рублей – да это нереально, где столько взять? Он после школы, конечно, помогает маме мыть подъезды, там платят по две тысячи за каждый пролет, но это в месяц. Просить у мамы такие деньги бессмысленно. Где-то глубоко мелькнула мысль сказать, что даже если бы у него было столько денег, он все равно не отдал бы их им.