Ларс Кеплер - Гипнотизер

Симоне не слушала его, она пыталась встать. Сердито постанывая, добрела до шкафчика, где висела ее одежда. Эрик, не помогая ей, стоял и смотрел, как она одевается, дрожа и тихо ругаясь.

Вечер субботы, двенадцатое декабря

Только вечером Эрик наконец забрал Симоне из больницы. В квартире все было свалено в кучу, ночная рубашка с пижамой валялись в коридоре, горел свет, в ванной из крана лилась вода, обувь разбросана по всему коридору, телефон на полу, батарейки лежали рядом.

Эрик и Симоне огляделись. Их не оставляло мерзкое ощущение, что их дом никогда больше не будет прежним. Вещи стали чужими, бессмысленными.

Симоне подняла стул, села и принялась стаскивать сапоги. Эрик закрутил кран в ванной и пошел в комнату Беньямина. Посмотрел на красную крышку письменного стола. Учебники в серых бумажных обложках лежали возле компьютера. На доске для заметок – фотография Эрика времен Уганды, улыбающегося и обожженного солнцем, руки в карманах медицинского халата. Эрик коснулся джинсов Беньямина, висевших на стуле вместе с черным свитером.

Он вернулся в гостиную и увидел, что Симоне стоит с телефоном в руке. Она вставила в аппарат батарейки и начала набирать номер.

– Кому ты звонишь?

– Папе.

– Можешь немножко погодить с этим?

Она позволила ему забрать телефон.

– Что ты хочешь сказать? – устало вздохнула она.

– Я не могу встретиться с Кеннетом, не сейчас…

Эрик замолчал, положил телефон на стол, провел рукой по лицу, потом начал:

– Пойми, я не хочу отдавать все, что у меня есть, в руки твоего отца.

– Прекрати, – оборвала Симоне.

Она с обидой взглянула на мужа.

– Сиксан, мне сейчас немножко трудно собраться с мыслями. Мне хочется кричать или я не знаю что… я не смогу сидеть рядом с твоим отцом.

– Ты все сказал? – спросила Симоне, протягивая руку к телефону.

– Дело касается нашего ребенка.

Она кивнула.

– При чем тут твой отец? – продолжал Эрик. – Я хочу, чтобы мы с тобой искали Беньямина… вместе с полицией, именно так, как положено.

– Мне нужен мой папа.

– Мне нужна ты.

– Вот в это не верю.

– Почему…

– Потому что ты просто хочешь распоряжаться мной, – отрезала Симоне.

Эрик сделал круг по комнате, остановился.

– Твой отец на пенсии, он ничего не сможет сделать.

– У него остались связи.

– Он так думает. Он думает, что у него остались связи, думает, что он все еще комиссар. Но он всего лишь обычный пенсионер.

– Ты не знаешь…

– Беньямин – не хобби, – оборвал Эрик.

– Мне наплевать, что ты говоришь.

Симоне посмотрела на телефон.

– Если он приедет, я не смогу здесь оставаться.

– Ну и не оставайся, – тихо сказала она.

– Все, чего тебе хочется, – это чтобы он явился сюда и сказал, что я виноват, что во всем виноват я. Как когда мы узнали, что Беньямин болен: во всем виноват Эрик. Я понимаю, тебе удобно обвинять меня, но мне…

– Ты ведешь себя несерьезно, – с улыбкой перебила Симоне.

– Если он приедет, я уйду.

– Наплевать, – процедила Симоне.

У Эрика опустились плечи. Симоне, стоя вполоборота к нему, набирала номер.

– Не делай этого, – попросил Эрик.

Она не смотрела на него. Он знал, что не может остаться. Когда приедет Кеннет, находиться в доме будет невозможно. Эрик огляделся. Здесь нет ничего, что он хочет взять с собой. В тишине он услышал гудки, увидел у Симоне на щеке тень от ресниц.

– Пошла ты к черту, – сказал он и вышел в прихожую.

Обуваясь, он слушал, как Симоне разговаривает с Кеннетом. Со слезами в голосе она просила отца приехать как можно быстрее. Эрик снял с крючка куртку, вышел из квартиры, закрыл и запер дверь. Спустился по лестнице, постоял, подумал, что надо бы вернуться и сказать что-нибудь, объяснить Симоне, что это несправедливо, что это его дом, его сын, его жизнь.

– К черту, – тихо повторил он и вышел из подъезда на темную улицу.

Симоне стояла у окна. Собственное лицо казалось ей в вечерней темноте прозрачной тенью. Увидев, как старый отцовский “ниссан-примера”, вопреки всем правилам, паркуется во втором ряду у подъезда, она еле сдержала слезы. Когда в дверь постучали, она уже ждала в прихожей. Открыла дверь на цепочке, прикрыла, сняла цепочку и попыталась выдавить улыбку.

– Папа, – выговорила она. Тут же полились слезы.

Кеннет обнял ее. Ощутив хорошо знакомый запах кожи и табака, исходящий от отцовской куртки, Симоне на несколько секунд перенеслась в детство.

– Вот я и приехал, милая, – сказал Кеннет.