Ларс Кеплер - Гипнотизер

– Вы нацистка? – спросил Эрик.

– А вы? – парировала она.

– Нет.

– И я тоже нет. – Аида неприязненно глянула на Эрика.

– Тогда почему у вас…

– Просто так, – перебила она. – Я просто так, только…

Вмешался Беньямин; его сердце тяжело стучало в груди от стыда за отца.

– Она угодила в какую-то компанию пару лет назад, – громко сказал он. – Но увидела, что там все придурки…

– Не надо ничего объяснять, – сердито перебила Аида.

Беньямин на мгновение умолк, потом сказал:

– Я… я только подумал, что отвечать за свои ошибки – это мужественно.

– Да, но я понял так, – возразил Эрик, – что это понимание неполное, если не убрана…

– Ну перестань! – закричал Беньямин. – Ты про нее ничего не знаешь.

Аида повернулась и пошла прочь. Беньямин побежал за ней.

– Извини, – сказал он задыхаясь. – Папа иногда такой неловкий…

– Разве он не прав?

– Нет, – тихо ответил Беньямин.

– А по-моему, прав, – сказала Аида, слабо улыбнулась и взяла его за руку.

Вторник, восьмое декабря,

первая половина дня

Отделение судебной медицины располагалось в здании из красного кирпича, в доме номер пять по Рециусвэг, посредине обширного кампуса Каролинского института. Со всех сторон его окружали более высокие здания. Йона Линна объехал вокруг и остановил машину на гостевой парковке. Направляясь к главному входу, он прошел по замерзшему газону и стальному грузовому пандусу.

Йона думал: удивительно, что “обдукция” происходит от латинского слова “прикрывать”, хотя на самом деле патологоанатомы занимаются совершенно противоположным. Может быть, словом “обдукция” хотят обозначить то, чем заканчивается вскрытие: тело зашивают, и внутренности снова закрыты.

Отметившись у девушки на рецепции, комиссар получил разрешение пройти к Нильсу Олену, профессору судебной медицины, которого все звали Ноленом, за то что он подписывал свои отчеты “Н. Олен”.

Кабинет у Нолена модный: чистые ослепительно-белые и приглушенные светло-серые поверхности. Все тщательно продумано и дорого. Несколько стульев из полированной стали с белыми кожаными сиденьями. Свет падал на стол через висевшую над ним большую стеклянную пластину.

Нолен, не вставая, пожал Йоне руку. Под белым халатом у него была рубашка поло, на носу очки во французской оправе с белыми дужками. Худощавое лицо гладко выбрито. На голове ежик седых волос, губы бледные, нос длинный, кривоватый.

– Доброе утро, – просипел он.

На стене висела выцветшая фотография Нолена и его коллег: судебного врача, судебного химика, судебного генетика и судебного одонтолога. Все были в белых медицинских халатах и выглядели счастливыми. Медики окружали стол, на котором лежали темные обломки костей. Из текста под изображением следовало, что кости найдены в захоронении девятого века, обнаруженном возле торгового города Бирка [3]на острове Бьёркё.

– Опять новая картинка, – сказал Йона.

– Приходится приклеивать фотографии скотчем, – недовольно откликнулся Нолен. – В старой патологичке была картина в восемь квадратных метров.

– Ох ты.

– Картина Петера Вайса.

– Писателя?

Нолен кивнул, и в его очках отразился свет лампы.

– Да, в сороковые годы он написал групповой портрет всего института. Полгода работы. Получил шестьсот крон, как я слышал. Мой отец тоже там есть, среди патологоанатомов, стоит в изножье возле Бертиля Фальконера.

Нолен склонил голову набок и повернулся к компьютеру.

– Сижу вот, ковыряюсь с отчетом вскрытия по убийству в Тумбе, – сказал он, помолчав.

– Да?

Нолен покосился на Йону:

– Утром звонил Карлос, искал меня.

– Я знаю, – улыбнулся Йона.

Нолен пальцем поправил очки.

– Потому что, естественно, важно определить время смерти.

– Да, нам надо было узнать, в каком порядке…

Нолен, надувшись, поглядел на экран:

– Это лишь предварительное заключение, но…

– Мужчина умер первым?

– Точно… Я исходил только из температуры тела. – Нолен ткнул пальцем в экран. – Эриксон сказал, что в обоих помещениях, и в раздевалке, и в доме, была одинаковая температура, поэтому я рассудил, что мужчина умер примерно за час до тех двух, даже чуть больше.

– А сейчас у тебя другое мнение?

Нолен мотнул головой и со стоном поднялся.

– Грыжа позвоночника, – объяснил он, вышел из кабинета и похромал по коридору к патологоанатомическому отделению.

Йона двинулся за ним.

Они прошли мимо темного зала с патологоанатомическими столами из нержавейки. Столы напоминали столешницы с мойкой, только с квадратными секциями и бортиками по краю. Нолен и Йона вошли в прохладное помещение, где тела, которые исследовали судебные медики, лежали в ящиках с температурой четыре градуса. Нолен остановился, проверил номер, выдвинул длинный ящик и увидел, что он пуст.