Йонас Бонниер - День гнева [litres]

– Я люблю тебя, – сказал Синдре.

– Даже не знаю, смогу ли я… – отозвалась Анна.

Он повернулся и ушел.

Самый радостный праздник в году – день рождения Иисуса Христа – для многих семей с детьми обернулся, как обычно, нелегким испытанием. Так оно получилось и с Форсманами из Гренста-горда.

Идея Эвы сделать Микаэлу мачехой троих детей Синдре была неудачна изначально. На тот момент Микаэла сама была большим ребенком, каковым и оставалась до сих пор. Она так и не нашла подхода ни к Антону, ни к Ирис, и старшие дети не любили ее. При желании она могла бы еще расположить к себе Эльсу, поскольку та была младенцем. Но такого желания у Микаэлы так и не возникло.

Так или иначе, Синдре был отец, и Микаэла жила в их доме. Рождество – детский праздник, и именно дети стали причиной того, что отношения между супругами ухудшались из одного сумеречного декабрьского дня в другой.

Все началось вечером накануне Рождества, когда все коробочки и пакеты были вскрыты и ни в одном не обнаружилось желаемого. Причина лежала на поверхности, но никто так и не назвал ее вслух. У Синдре просто не было денег на новую игровую приставку или видеокамеру. Никто не знал, что накануне он занял небольшую сумму у Анны Андерсон, чьи казавшиеся неисчерпаемыми банковские сбережения неожиданно подошли к концу.

Синдре расстроился, видя разочарование детей, а Микаэла разозлилась. Что за избалованные сорванцы! Пусть радуются, что хоть что-то получили. В результате праздник закончился криками и слезами.

На каникулах, когда позволяла программа мероприятий, Ирис и Антон пропадали у кого-нибудь из приятелей, и в доме воцарялась тишина, одинаково невыносимая и для Синдре, и для Микаэлы. Тогда подавала голос Эльса, доказывая тем самым, что не хуже других может усложнить отцу жизнь.

Иногда дети возвращались из гостей не одни, а с друзьями, и комнаты оглашались грохотом и криками. Микаэла запиралась у себя, Синдре уходил в кабинет, и оба возвращались, только когда все стихало. Микаэла совсем не была настроена убирать кавардак, который оставляли после себя дети, ведь они были не ее. Синдре тоже отказывался выполнять работу жены. Оба супруга заняли в этом вопросе принципиальную позицию, поэтому дом быстро погружался в хаос.

Новый год выдался не легче. За рождественскую неделю пасторское жалованье утекло как сквозь пальцы, поэтому не могло быть и речи о фейерверках в новогодний вечер или омарах на семейном столе. Впрочем, Форсманам не пришлось особенно себя ограничивать, поскольку Новый год встречали вместе с другими обитателями Грестакюллена. Но дети и здесь не дали расслабиться.

Антон и Ирис с вечера мучились желудком. В итоге на двенадцатом ударе часов Синдре занимался в ванной больным Антоном, а Микаэла за столом шипела на Ирис, которая все время хныкала и хотела к папе.

Так Форсманы встретили Новый год, и это непременно должно было во что-то вылиться.

Собственно, с чего все началось? Синдре не знал, они с Микаэлой как будто все время пребывали в состоянии ссоры. Едкие слова били, словно ядовитые стрелы из духовой трубки, замечания ранили, но супруги умели вовремя отступить и редко доводили дело до открытого конфликта. Меньше всего Синдре был заинтересован в том, чтобы сестра Микаэлы или кто-нибудь еще распускали о нем слухи как о скандалисте. Когда нависала угроза, он уходил в себя и замолкал. До сих пор это оставалось лучшим способом избежать размолвки.

Но на этот раз напряжение держалось на максимуме с начала выходных, и для взрыва было достаточно малой искры. Что именно это будет – масляное пятно на кухонном полу, пролитый на стол лак для ногтей или грязный унитаз, – не имело никакого значения.

Время было позднее, поэтому дети спали. Синдре и Микаэла сидели в гостиной на первом этаже. На столе стояла почти пустая бутылка красного вина, из которой Синдре выпил не более половины бокала.

– Тебя не учили, что для начала полагается сказать какой-нибудь тост? – вдруг спросила Микаэла, которой алкоголь, как всегда, придал храбрости.

– Да, конечно, – ехидно усмехнулся Синдре. – Особенно когда пьешь с такой изысканной дамой.

Микаэла вспыхнула и оглядела себя. Она была все в тех же фланелевых брюках и футболке, которую испачкала кетчупом во время обеда пару часов тому назад.

– Будь ты единственным мужчиной в Кнутбю, и тогда не стала бы ради тебя прихорашиваться.