Йонас Бонниер - День гнева [litres]

В доме семьи Альме, который стоял ближе других к шоссе и на расстоянии хорошо брошенного камня от холма Гренста, пахло несвежими носками и клеткой из-под хомячков. В этом доме жила младшая сестра Петера Беттан и ее муж Лукас, компьютерный гений. Беттан как могла боролась с неприятными запахами, которые здесь как будто поднимались из-под земли. Но сколько бы ароматических свечей она ни изводила, воздух лучше не становился. И это была одна из причин того, что Эва навещала золовку крайне редко.

Трудней всего было выразить на словах, как пахло в доме Синдре и Кристины Форсманов. Немного корицей, – пожалуй, что-то такое сладковатое витало в воздухе. Но оно смешивалось с чем-то травянистым и сухим, что, возможно, лучше всего определялось как запах сена.

Петер оказался прав. Синдре выглядел ужасно, – не по размеру просторные джинсы, застиранная синяя майка натянулась на животе. Глаза в красных прожилках, подбородок и щеки небриты, круги вокруг глаз темнее обычного и спина колесом. Из него как будто весь воздух вышел. Что и говорить, зрелище не для слабонервных.

Он смотрел на нее потухшими глазами:

– Да?

Ничего себе приветствие… В теле запульсировал адреналин.

– Ты неважно себя чувствуешь, Синдре, – не то спросила, не то констатировала Эва.

– Неважно, – согласился он. – Но это ведь неудивительно в моем положении, да?

– Петер говорил, что по утрам ты бродишь по дороге в халате.

Он дернул плечами. После смерти жены у Синдре не хватало сил пользоваться собственной ванной, и он ходил мыться к Альме.

– Так дальше продолжаться не может, ты сам должен это понимать.

Он поднял на нее взгляд, в котором не отражалось ничего и тем более раскаяния.

За его спиной в гостиной Ясмина занималась Антоном и Ирис. Эва нагнулась и помахала ей рукой. После рождественских каникул в доме Форсманов снова будет детский сад, в том числе и для детей Эвы. Значит, здесь должно быть место для игр и смеха, и позаботиться об этом – задача Эвы.

– Покажи, – попросила она шепотом, чтобы не было слышно в гостиной.

Синдре посмотрел на нее, как насторожившийся зверь:

– Что показать?

– Покажи, где все произошло.

Он медлил. Не отказывался, но и не двигался с места.

– Просто покажи.

– Там, наверху, – пробормотал Синдре. – Пойдем, если так хочешь.

– Я здесь не ради прихоти, – заметила Эва. – Веди.

Он постоял еще несколько секунд, словно все еще на что-то надеясь, но потом вздохнул, повернулся и, тяжело ступая, пошел впереди нее по лестнице.

Эва еще раз кивнула детям и печально улыбнулась.

– Привет, Эва, – помахала в ответ Ирис.

На последней ступеньке Синдре остановился, Эва шла за ним почти вплотную.

– В чем дело? – недовольно спросила она.

– Зачем тебе это нужно?

– Это нужно не мне, Синдре. Жизнь продолжается, понимаешь? Нам надо думать о будущем, а не о прошлом. Веди.

Он шагнул на последнюю ступеньку и повернул налево, в спальню, где Эва когда-то учила Кристину совершенствоваться, давая понять, что Кнутбю не какой-нибудь там Кристинехамн, а Филадельфийская община – не обычный пасторский приход.

Синдре тяжело сел на кровати и сделал жест в сторону ванной:

– Там. Я нашел ее там.

– Покажи, – настаивала Эва.

– Нет, – он почти незаметно мотнул головой.

– Да.

– Эва, я не хочу. Это… я даже не могу описать тебе, как все это было.

Синдре замолчал, не желая продолжать разговор. Его «нет» прозвучало слишком категорично, чтобы Эва смогла его проигнорировать.

– Тогда я сделаю все сама, – сказала она.

Эва сама не знала, что ожидала увидеть в этой комнате, но ее поразили царившие там чистота и стерильность. Кто-то основательно прибрался. Более того, стены, ванна, раковины и пол были тщательно продезинфицированы. Резкий химический запах, отсутствие полотенец и резинового коврика под ногами делали обстановку безликой, почти казарменной.

Эва заткнула сливное отверстие пробкой и включила теплую воду. Догадывался ли Синдре, что у нее на уме? Возможно. С первого дня знакомства оба заметили удивительную способность предугадывать мысли и слова друг друга. Отчасти именно поэтому Эва и решила, что место Синдре Форсмана рядом с ней, в Кнутбю. Что вместе они смогут многое.

Она быстро разделась. Брюки положила на унитаз, футболку сверху. Осталась в бикини. Эва впервые обнажалась перед Синдре, и случай для этого был как будто не совсем подходящий. С другой стороны, это бикини она не надевала с прошлого лета, и черная ткань странно смотрелась на фоне бледной кожи. Но Эва отбросила прочь все сомнения, повторив, что делает это не ради себя. Она вышла из ванной: