Анне Ханкок - Питбуль

Взгляд Элоизы упал на диван. Большие темно-коричневые пятна на подушках напомнили ей слова агента по недвижимости, сказанные по телефону: Рената Мазорек пролежала в доме несколько месяцев, прежде чем ее обнаружили. «Еще один человек испустил дух в полном одиночестве», — подумала Элоиза и задумалась, не позвонить ли Фишхофу.

Она еще не разговаривала с ним сегодня и гадала, жив ли он, но что-то удерживало ее от звонка. Ноющее сомнение нарастало внутри.

Почему Ингеборг Сарк так бурно отреагировала на его имя?

Почему Рене Декер отпустил ее?

Те врата, о которых ты говоришь… Там, наверху… Я не уверен, что мне их откроют .

Каковы были отношения Яна с Мией Сарк?

Что же он сделал?

Элоиза посмотрела на вышивку в рамке, висевшую на стене над диваном, и усмехнулась. «СЕМЬЯ — БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЖИЗНИ» было аккуратно вышито красными нитками. Она подошла к двери во внутренний дворик, открыла ее, чтобы впустить свежий воздух, и увидела гостевой домик в противоположном конце большого сада.

Она вышла из главного дома, пересекла лужайку, заросшую травой по колено, и взялась за дверь гостевого домика. Дверь была заперта, поэтому она положила руку на косяк и потянула. Дерево было легким и сухим, и дверь поддалась после нескольких толчков.

Элоиза вошла внутрь и огляделась. По словам Ханса Галлахера, именно здесь жил Том Мазорек.

Взрослый мужчина, который никогда по-настоящему не жил отдельно. Что говорит о Мазореке тот факт, что он прожил с матерью до сорока с лишним лет? Кому бы этого захотелось?

За исключением раскладушки, которая стояла собранная в углу, в обеих комнатах домика не было ничего: ни в спальне, ни в прачечной. В комнате с раскладушкой окна выходили в сад, а прачечная находилась в задней части дома. Окон там не было, а с потолка свисала голая лампочка.

Элоиза вытащила мобильный, включила фонарик и посветила в темноту. Пол был покрыт потрескавшимся линолеумом, стены — белой плиткой с орнаментом на уровне глаз: рифленая лента с темно-синим цветочным узором была похожа на королевский фарфор. Это была не ванная комната, потому что здесь не было душа и унитаза, только сливная решетка в полу и раковина на стене. Зеркало над раковиной было разбито ударом кулака или каким-то предметом. Осколки стекла вокруг места удара были ржаво-красного цвета и остры, как иглы, а сотни серебряных нитей зигзагами рассекали зеркальную поверхность.

Элоиза посмотрела на свое искаженное отражение и нежно провела пальцами по острым краям, представляя себе, как Том Мазорек стоял на этом же месте и смотрел в это же зеркало.

Что он видел в нем?

Она вздрогнула, когда телефон у нее в руке зазвонил, и посмотрела на экран. Она ответила и поднесла трубку к уху.

— Привет!

— Да, ты чего там? — спросил Шефер. — Ты бросила трубку, когда я звонил прошлый раз?

— Нет, здесь плохая связь, — соврала Элоиза, выходя из комнаты. Она толкнула дверь гостевого домика и вышла в сад. — Я далеко за городом, и сеть пропадает.

— Чем занимаешься?

— Когда ты звонил, я была в заведении под названием «Клуб Селеста». Именно там работала в свое время Мия Сарк. Ну, помнишь, то место, где, по мнению матери, она могла украсть деньги?

— Ага. И?

— Ингеборг Сарк преподнесла это так, как будто Мия работала в кафе — типа подавала посетителям кофе латте. Но выяснилось, что это какой-то секс-клуб. Стриптиз, бондаж. Такого рода вещи.

— И ты говоришь, она там работала? Девушка?

— Да. Не знаю, занималась ли она стриптизом или чем-то другим, но это, по крайней мере, объясняет, как ей удалось скопить десять тысяч крон за несколько месяцев.

— А ее там помнят?

— Похоже, да, и они, кажется, знают и Яна, и Тома Мазорека, но они не захотели со мной говорить.

Элоиза не смогла заставить себя рассказать Шеферу, что произошло. Ей было стыдно за свою беспомощность перед Рене Декером — за то, что она испугалась. Кроме того, она знала, что Шефер начнет ругаться и упрекать ее, что она подвергла себя опасности.

— А ты? — спросила Элоиза. — Ты где?

— Я возвращаюсь в Копенгаген. Закончив в Видовре, я поехал поговорить с Фишхофом, но это оказалось труднее, чем я себе представлял.

— В каком смысле?

— Ну, во-первых, мне нужно было одолеть настоящего Бада Спенсера в женском обличье, чтобы вообще войти туда — блин, ну и чокнутую же мадам они к нему приставили. Gestapo, go home! [28] Гестапо отдыхает! ( англ .)

«Рут», — подумала Элоиза и кивнула.

— Во-вторых, мне пришлось разговаривать с человеком, который больше напоминал лунатика. Фишхоф отвечал про пироги, когда я спрашивал про сапоги, а когда я упомянул Мию Сарк, у него совершенно опустел взгляд, и он больше не проронил ни слова. Должен признаться, я с трудом представляю себе, о чем вы с ним разговариваете, когда ты приезжаешь. Он же совершенно не в себе!