Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

Артур подумал о своем народе из трех человек. Собственные мысли отравляли его. Он удивлялся, как это возможно — то, что его переполняет, незаметно остальным.

Парни сказали, что прогноз погоды ошибочен. Шторма не будет; Билл сможет уехать на берег. У Артура болела голова. Болела уже неделю. Трудно было помнить, что он делал и говорил. Это его тревожило.

Туман рассеялся. В бинокль он видел далекую землю, лодки, размытые пятна домов. Он подумал, может быть, его жена смотрит в ответ; они подают друг другу знаки, сами того не зная.

Он надеялся, что Хелен счастлива; надеялся, что она обрела счастье.

Нечестно, что он женился на ней. Ему не надо было жениться вообще.

Он спустился на кухню в надежде, что, если он будет один, оно снова придет. Придет, если он повернется спиной, как тогда в тумане, когда он ничего не замечал, как ничего не заметил в тот день, когда потерял своего мальчика.

Артур налил в чашку воды и поднялся в комнату, где спали Билл и Винс. Постоял в дверях минуту или дольше. Он держал воду с таким видом, будто кто-то попросил его принести стакан, но он не знал кто и поэтому замер в ожидании, пока его окликнут.

Голова сильно болела. Пианино фальшивило.

Эй!

Вверх по лестнице пронеслись шаги.

Топ-топ-топ-топ-топ.

Когда он поднялся в световую камеру, там была только птица. Буревестник бился о стекло. Влетел в открытое окно. Он какое-то время смотрел на птицу. Потом он открыл дверь на смотровую площадку и пошел вниз.

После четырех стемнело. Луна была такой огромной, что можно было рассмотреть кратеры. Полнолуние — плохое предзнаменование. Луна, приливы, ветра — все эти грандиозные явления связаны в уравнение, свидетельствующее о существовании Бога. Артур не мог поверить, что нога человека с мозолями, шишками и нестрижеными ногтями могла ступать по поверхности Луны, что это было на самом деле. До возникновения науки люди верили, что звезды — это отверстия в небе.

Поднимался ветер. Смотритель, с которым он работал на «Лонгшипс», говорил, что дежурства не так уж плохи, если знаешь, что придет смена. Если ты можешь вернуться на берег в положенный срок, тебе легче. Ты ждешь этого и не предполагаешь, что в последний момент все изменится.

Артур приветствовал бурю. Шторм, о котором он каждый день писал в журнале погоды, призывая его чистым усилием воли.

Потом, когда они найдут журнал, они скажут, что он сошел с ума. Слабый, беспомощный, не в себе; лучше бы он ушел в отставку. Лучше бы он вернулся домой к жене, которая его не любит, и, глядя на нее, он бы каждый раз видел лицо их мертвого ребенка и человека, с которым она его предала.

Артур гордился своей тридцатилетней службой. Когда его назначили главным смотрителем, он воспринял это как самую ценную награду и решил носить знаки отличия каждый день. Чисто выбритый, в начищенных туфлях, он носил их с достоинством в знак своей долгой службы. Люди говорили: «Эта работа не принесет тебе добра, Артур, ничего хорошего после смерти Томми; ты должен быть с Хелен, вот где, дома с ней», но у него остался только маяк. Это место спасло его душу, но он знал, что разум покинул его.

Помнишь, как мы гуляли по вспаханному полю? Я держал тебя за нежную влажную ручку. Мы наблюдали за порхающими ласточками. Солнце садилось. Люблю тебя.

Отражение в зеркале его встревожило. Мешки под глазами стали больше. Он не узнавал свое лицо. Борода отросла, а он даже не заметил. Шум в голове становился громче с каждым часом.

Снаружи в темноте он призывал море.

Ветер дул все сильнее, предостерегая его. От валунов у подножья поднималось что-то темное и уродливое. Оно ждало его всегда и сейчас было наготове.

Артур проснулся внезапно, словно вынырнул из воды. Ветер оглушал. Вокруг бушевало море, хлестало и билось о гранит, вздымая брызги. Ставни были заперты, и воздух в башне был душным и зловонным, смертельно холодным и резал ноздри. Его разум очистился, мысли были прозрачны.

День рождественских подарков. Билл никуда не поедет.

Артур снова услышал это. Он выбрался из кровати и пошел вниз вдоль влажной внутренней стены навстречу буре, навстречу морю.

Его жена никогда не понимала, как он может терпеть море, — но он не видел смысла ненавидеть место, куда ушел их сын. С ее точки зрения, море убило Томми, выбросило обратно его тело, и они кремировали его, сохранив урну с пеплом. Артур не думал, что мальчика надо было держать в урне, пятилетнего малыша, который за всю свою жизнь ни секунды не провел на одном месте. Он здесь, в океане, он может носиться с севера на юг, с востока на запад. Он светится в лучах утреннего солнца и кружится в сумерки.