Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

Дженни не поднимала взгляда от вышивки. Она много раз спала под этим одеялом с Биллом, по утрам к ним на кровать забирались дети. Эти бесценные моменты.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я знала, — сказала Ханна. — В глубине души. Я помню, как ты стоишь на кухне. Папа собирается уезжать. Ты плачешь и не разговариваешь с ним. Я почувствовала запах белизны. Фантики для конфет; этикетка на бутылке. Я не поняла, что происходит. Решила, я все придумала. Ты же моя мать. Ты не можешь сделать ничего подобного. А теперь ты рассказываешь мне, что я была права.

Ханна умолкла. Дженни заставила себя поднять взгляд.

— Ты помнишь его? Ты всегда говорила, что да.

— Да. Я помню, как он целовал меня перед сном. Каждый вечер, когда он был дома и думал, что я сплю. Он приходил и гладил меня по щеке. Я помню, как сижу у него на коленях, а он читает мне сказку на ночь. Помню, как он пах. Креозотом и табаком. Мы ходили во двор посмотреть на луну после заката, когда небо было чистое. Я так и представляла себе маяк. Как луну.

Дженни никогда в жизни не было так стыдно.

— Когда тебе семь лет, — продолжила Ханна, — кажется, как будто жизнь состоит из отдельных моментов. Частей картины, которые никак не связаны. И только потом ты начинаешь складывать их воедино.

— Теперь ты можешь это сделать, — сказала Дженни.

Ханна покачала головой. Снаружи по дороге проехали дети на велосипедах. Их крики достигли крещендо и стихли вдалеке.

— Когда ты сказала мне, что папа неверен, — созналась Ханна, — это должно было стать шоком. Но не стало, мама. Я уже знала. Мы с тобой были в гостях у Хелен. Сидели в гостиной. На полке за фоторамкой лежала папина ракушка. Она была непохожа на те, что он вырезал для тебя; эта была предназначена для возлюбленной, а не для жены. Она пыталась спрятать ее, но недостаточно хорошо. Я бы узнала его ракушки где угодно, даже на пляже среди миллионов других.

Розовые узоры поплыли у Дженни перед глазами.

— Ты так крепко сжимала мою руку, когда мы шли домой, — сказала Ханна. — К чаю был тост с фасолью. Ты сожгла хлеб и отскребала подгоревшую часть над раковиной.

— Да.

Ханна смотрела на нее влажными глазами.

— Почему ты ничего мне не сказала?

— Как я могла?

— Не тогда. Потом. Когда ты сказала мне о его романе.

— И чтобы ты ужаснулась?

— Я не в ужасе.

— А должна бы.

Дженни впервые увидела свою дочь другими глазами, не как ребенка, ее ребенка, но как женщину. Беспокойство, собравшее в складки кожу у нее на лбу. Готовность понять, которая никогда не давалась Дженни. Выслушать и не судить.

— Я знаю, как ты его любила, — сказала Ханна. — И какую боль он причинил тебе своим поступком. Это тебя не оправдывает, мама, нет. Но… — Она помолчала, подбирая слова. — Полагаю, с этим ничего не поделаешь. Есть только «но». Всегда есть другой взгляд на вещи, не так ли? Всегда есть что-то еще.

— Что же ты обо мне думаешь? — спросила Дженни.

— Что ты злилась и грустила.

— Мне так жаль, так жаль, моя милая.

— А ему?

— Что?

— Ему тоже было жаль?

— Не знаю, — ответила Дженни. — Я много чего не знала о Билле.

Ханна протянула ей упаковку «Клинекса». Их пальцы соприкоснулись.

— Я думала, ты меня ненавидишь, — сказала Дженни.

— Я не ненавижу тебя.

— Если бы я знала, что вижу его в последний раз…

— Не надо.

Ханна взяла Дженни за руку.

— Ты была хорошей женой.

Она обняла мать. Это было самое нежное объятие в жизни Дженни, теплое, крепкое и прочное, как корни деревьев, и более нежное, чем все объятия Билла.

Шоссе заставляли ее нервничать. Она предпочитала проселочные дороги, но тогда добираться пришлось бы в два раза дольше. Она слышала, что, если верить статистике, на шоссе безопаснее, но не могла понять, как это возможно с учетом скорости езды. Доля секунды — и она вылетит в лобовое стекло. Дженни снились кошмары об этой поездке. Обгоревшее тело на обочине, кровь на осколках. Время от времени она видела себя жертвой аварии; иногда это были другие люди. Или Билл — она случайно становится свидетельницей смертельной аварии и видит лицо Билла, понимая, что все эти годы он жил другой жизнью, водил другую машину, ездил в другой дом к другой семье. Он с сожалением смотрит на нее, и она держит его за руку, пока он умирает.

— Я поведу, если хочешь, — сказала Ханна, копаясь в пакетике с желейными конфетками и выбирая зеленые, которые она складывала в отсек под ручным тормозом.

— Не делай это, — сказала Дженни. — Они приклеятся и соберут весь мусор. — Вот он! Наш поворот. — Она махнула в сторону правого ряда. Загудел грузовик. — Что я сделала?