Шарлотта Линк - Дом сестер

— Джон никогда не стал бы встречаться с такой, как ты, — презрительно сказала Виктория. — Я помню, как он злился, когда ты связалась с суфражетками и попала в тюрьму. Ему было просто стыдно за тебя!

— Ты можешь думать что хочешь.

«Поставь здесь точку, — опять предостерегал ее внутренний голос. — Она не верит тебе — и прекрасно! Будь довольна и оставь все как есть».

— Кстати, — продолжила она, — вспомни Марджори. И что она сказала обо мне и Джоне.

На лице Виктории отражались противоречивые чувства и подозрения, которые быстро сменяли друг друга.

— Марджори?

— В прошлом году. В августе. Ты вряд ли могла забыть тот вечер. Она застала Джона и меня в кухне — и, конечно, раструбила всем, что слышала.

— Ты сказала…

— Я не хотела ссориться. Факт заключается в том, — Фрэнсис повернулась и посмотрела на сестру, — что более двадцати лет у нас были отношения.

Виктория стала бледнее, чем раньше.

— С каких пор? — прошептала она.

— С шестнадцатого года. Это началось во Франции. В деревне на Атлантическом океане. Он там поправлялся, и я…

— Неправда.

— Хочешь верь, хочешь нет.

Из горла Виктории донесся клокочущий звук, она зажала рукой рот; казалось, у нее сейчас начнется рвота. Закрыв глаза, она боролась со своим организмом. Когда же опять открыла глаза, в них стояла неприкрытая ненависть.

— Я сейчас пойду, — сказала она спокойно, — и подам заявление в полицию. Я сообщу, что мы более полугода прятали у себя немецкого шпиона, который, кроме того, совершил убийство.

— Ты этого не сделаешь, — ответила Фрэнсис, — не отправишь Петера на верную смерть.

— Ошибаешься. — Она направилась к двери.

— Ты же соучастница, Виктория! Не делай глупостей. Они арестуют тебя точно так же, как и нас.

Она улыбнулась.

— Мне нечего терять.

— Собственную свободу.

— Она ничего не значит для меня. — Виктория покачала головой и стремительно вышла из комнаты.

Мысли лихорадочно крутились в голове у Фрэнсис. Неужели она действительно пойдет в полицию? Петер мог вернуться — и угодить прямо в руки полицейских. Теперь было понятно, что он ушел не совсем, ведь остался его пистолет, и…

Пистолет! Фрэнсис подбежала к шкафу, схватила оружие и выскочила из комнаты. Виктория как раз спускалась вниз по лестнице, двигаясь как сомнамбула.

— Не делай глупостей, Виктория! — крикнула Фрэнсис, перегнувшись через перила. Виктория молча продолжала спускаться.

«Неужели она всех нас погубит?» — растерянно подумала Фрэнсис и помчалась вслед за сестрой вниз по лестнице, выкрикивая ее имя.

Казалось, что та вообще ничего не слышит. Наконец Фрэнсис настигла ее и схватила за руку.

— Виктория! Разрушив жизнь каждого из нас, ты не изменишь ничего в том, что случилось! Ровным счетом ничего!

Сестра отмахнулась от нее как от навязчивого насекомого.

Неожиданно Фрэнсис поняла, что Виктория действительно сделает это. Она пойдет в полицию. Это было видно по ее уверенной походке, по тому, как она держала плечи, по неестественной неподвижности затылка, по болезненному блеску в глазах. Этот день нанес ей смертельный удар — на свет появился ребенок Джона, Петер отверг ее, Фрэнсис призналась в том, что у нее с Джоном были отношения. Ей было все равно, что случится. Она не боялась попасть в тюрьму. Она не боялась потерять Уэстхилл. Внутренне сломленная, она направлялась к входной двери.

Фрэнсис стояла у лестницы.

— Виктория, я предупреждаю тебя в последний раз, остановись! Немедленно!

Сестра открыла дверь…

Мой выстрел не был умышленным. Не думаю, что я имела в голове конкретную цель, когда перед тем вынула пистолет из шкафа Петера. Я чувствовала себя как животное, у которого сработал инстинкт самосохранения, когда доминирует только голый страх за свое существование. Ничто во мне не хотело в это мгновение убивать Викторию. Я не ощущала никакого удовлетворения. Несмотря на всю свою ненависть, ревность и зависть к ней, когда я стояла в сумеречном свете прихожей и стреляла, во мне не было ничего из этих давних злых и разрушительных чувств. Где была зависть к моей сестре, зародившаяся в тот давно минувший день, когда наш отец дал ей имя королевы? Она превратилась в ничто. Я не знала больше, что такое зависть. Ревность ушла — и впервые в моей жизни больше не ухмылялась мне. Все исчезло, как будто через меня прошла приливная волна, забравшая с собой весь балласт и освободившая меня.

Во мне оставалась единственная мысль: не отправлюсь в тюрьму. Аделина и Лора тоже. Не допущу, чтобы повесили Петера. И не отдам Уэстхилл. Ни за что на свете! Это единственное, что у меня есть, и я скорее убью, чем отдам.