Шарлотта Линк - Дом сестер

Иногда Фрэнсис спрашивала себя, как наказывается измена с мужем сестры. Она не знала точно, откуда должно прийти это наказание, потому что ее вера в бога или другие небесные силы, мягко говоря, зиждилась на песке. Фрэнсис была воспитана в англиканской вере английской официальной церкви, но ее мать и бабушка, которые были католичками, несомненно, оказали на нее свое влияние, и такие понятия, как «чистилище» и «отпущение грехов», всегда играли роль в ее сознании. Она никогда не решалась жестко отмахнуться от них, как от вздора.

Теперь она думала, что если во всем этом есть хотя бы доля правды, то она вряд ли может рассчитывать на прощение и, вероятно, долго будет жариться в аду. Иногда Фрэнсис горячо молилась, читала по несколько раз «Аве Мария» и «Отче наш», как это делала Кейт, перебирая свои четки; но считала, что это не будет иметь особого значения, потому что она не была истинной верующей, а всего лишь боялась возмездия. Как по божественным, так и по светским законам она, несомненно, совершила великий грех.

Все бы было проще, если б они могли предаться любви где-нибудь в дюнах, на море. Тогда они оправдали бы себя тем, что были одержимы страстью, придав, таким образом, их истории налет невинности. Но погода этого не позволяла. Поэтому они отправились в маленькую комнатушку в доме Вероник, и это превратило их встречу в преднамеренное и спланированное действие, отвратительное и безнравственное. Вероник никоим образом не ставила им палки в колеса, хотя Фрэнсис, утратив после выпитого виски бдительность, отказалась перед ней от версии о «женихе».

— Кто же он тогда? — спросила Вероник.

— Муж моей сестры, — ответила Фрэнсис.

— О… — воскликнула Вероник протяжно, и блеск в ее глазах говорил о том, что она обожает истории подобного рода.

В дальнейшем дни протекали по одному сценарию: утром Фрэнсис шла за Джоном в санаторий, потом они час за часом гуляли, независимо от погоды, несмотря на холод, туман или дождь, и во второй половине дня, в ранние зимние сумерки, возвращались в дом Вероник, поднимались в комнату Фрэнсис, снимали мокрую одежду и ложились в постель.

Джон был хорошим любовником, как и представляла себе Фрэнсис. По сравнению с бедным неопытным Филиппом, с ним все было по-другому: более агрессивно, более интенсивно, а потом опять неожиданно тепло и нежно. Но безмолвные, повторяющиеся изо дня в день действия — возвращение домой, избавление от мокрой одежды и постель — превратили их свидания в ритуал и некоторым образом сделали их бездушными.

Джон несколько месяцев провел на фронте и перенес психологическую травму. Похоже, он был не в состоянии проявлять более глубокие чувства. Да и Фрэнсис слишком хорошо знала: то, что ею движет, это не одно лишь желание и любовь: прежде всего она хотела найти то, что залечило бы ту ее рану, беспрерывно жгущую ее и причиняющую боль, начиная с того летнего дня пять лет тому назад, когда Фрэнсис приехала в Дейлвью и увидела Джона и Викторию в роли жениха и невесты.

И она действительно нашла успокоение в объятиях Джона, в его горячем быстром дыхании рядом со своим лицом, в его поцелуях, соленых от морских брызг. Она поняла, что у любви много мотивов и много путей. И иногда, в очень редкие, волшебные мгновения, снова видела девочку и мальчика, которые рука об руку бежали через луг, решив никогда не расставаться…

Все закончилось в последние ноябрьские дни. На улице за окном в воздухе кружились первые снежинки. Джон и Фрэнсис лежали, плотно прижавшись друг к другу, на смятых подушках и одеялах, после холодного дня наслаждаясь теплом своих тел под мягкой периной, когда он неожиданно сказал:

— Я получил сегодня письмо от Виктории.

Фрэнсис не могла слышать этого имени без учащенного сердцебиения. Она восприняла то, что он сказал, как злонамеренное проникновение окружающего мира в нежный кокон, образовавшийся вокруг них.

— От Виктории? Откуда она знает твой адрес?

— Я написал ей, что приехал сюда.

— Зачем?

Джон засмеялся. Казалось, что этот наивный вопрос рассмешил его.

— Ведь ей же сообщили, что я пропал без вести. Разумеется, я должен был написать ей, что жив и сейчас восстанавливаюсь здесь, на побережье.

— Ты хочешь сказать, что теперь она приедет сюда?

— Конечно, нет. Не думаю, что Виктория одна поедет через всю Англию и в этот бесконечный шторм пересечет Ла-Манш, чтобы попасть во Францию. Это для нее, где бы она ни была, равнозначно фронту.