Сабин Дюран - Что упало, то пропало

Меня отвезли в смотровую.

Прошло еще какое-то время.

Спросили, могут ли они кому-нибудь позвонить. Кому-то из членов семьи? Я покачала головой. Я подумала о маме, о постоянном беспокойстве о ее здоровье, о том, как любая возникавшая боль, любое мельчайшее изменение становилось предметом обсуждения, споров и исследований. Подумала про сестру. Ужасная, безнадежная боль, от которой мне захотелось завыть. Одну из медсестер совсем не порадовали мои ответы.

— Кто-то придет вас навестить? У вас есть социальный работник? Кто-нибудь сможет за вами ухаживать, когда вас выпишут?

Когда свет под потолком приглушили, я поняла, что уже очень поздно. Я откинула одеяло и встала. Тут же запищала какая-то аппаратура. Пришла недружелюбная медсестра, и когда я заявила ей, что мне нужно идти, что я и так слишком задержалась, ответила, что я не могу уйти: врач хочет, чтобы я находилась под наблюдением. Я останусь в больнице, по крайней мере, до завтра. Я повторила, что мне нужно домой. У меня там собака одна. У нее нет еды. Компании. Ей не выйти на прогулку. Она уже давно сидит одна. Я посмотрела на часы. Восемь часов! Горло опять сжало, грудь сдавило. Я попыталась дышать глубже, чтобы справиться с нарастающей паникой и отвращением к самой себе: как я раньше не подумала о Моди? Медсестра заговорила мягче. Неужели мне некому позвонить?

У меня не было выбора. Я нашла телефон на дне сумки и набрала номер Эйлсы. Она ответила только с четвертой попытки. Ее голос звучал на фоне музыки и звона посуды.

— Привет! — поздоровалась Эйлса. — Верити, простите, что не зашла. Заскочу завтра, если вы не против.

Я вкратце рассказала ей, что произошло.

— Вы в больнице?

— Все в порядке. Меня выпишут…

Я вопросительно посмотрела на медсестру, стоявшую напротив меня.

— Скорее всего, завтра днем, — сказала она.

— Завтра днем.

— С вами все в порядке?

Я ответила, что все прекрасно, но я надеюсь, что она сможет позаботиться о Моди. Объяснила, где лежит еда, и попросила выпустить ее в сад, а потом забрать к себе домой. Эйлса ответила, что все сделает, и я объяснила, что ключ от входной двери спрятан в ящике с инструментами на крыльце.

— В котором?

— Синем металлическом.

— Синем металлическом, — повторила она. — А я его сразу увижу?

— Да. Там есть и другие ключи. Ключ от входной двери на брелоке со слоником.

— Поняла.

Мы попрощались, и я легла. Думала, успокоюсь, но тут меня охватила тревога другого рода. Судя по фоновому шуму, Эйлса была не дома, а значит, спасение Моди откладывается? Может, Эйлса позвонит Тому и попросит его зайти? В таком случае он окажется в моем доме. И даже если отбросить в сторону эту опасность, остаются нерешенными другие вопросы. Я не сказала про воду. Она же догадается дать Моди воды? Даже люди, не держащие домашних животных, знают, что им нужна вода. А прогулка? Перезвонить и напомнить про прогулку? Но, может, и лучше, если она не станет этого делать. «О, да отпустите же собаку», — сказала она во время прогулки в Сомерсете. В парке нет овец и фермеров с ружьями, но есть белки и машины. В любом случае мой звонок скорее всего вызовет у нее раздражение.

Мысли крутились в голове. Сейчас мне кажется странным, что я не задумалась о музыке, которая звучала на заднем плане, о том, что говорила Эйлса отрывисто и рассеянно. Думаю, я уже тогда начала понимать, что раздражаю ее. Она не спросила, можно ли меня навестить, не нужно ли мне что-то. Вам кажется, что я себя жалею? Наверное, так и есть. У меня часто возникало ощущение, что в ее голове что-то происходит и что ее реакции объясняются какими-то глубинными мыслями. Но тогда я беспокоилась о себе. А сейчас я думаю, что, если бы потратила чуть больше времени на размышления, что не так с ней, все могло сложиться по-другому.

И еще. Так ли страшно, если бы Моди провела ночь в одиночестве? Тогда это казалось немыслимым. Но последствия моих попыток избежать этого оказались гораздо хуже.

Я много думала о том, что произошло после моего выхода из больницы или, вернее, как описать случившееся. Я даже думала пропустить этот эпизод. Книги, которые читает Эйлса, шоу, которые она смотрит, часто связаны с «секретами», и создается такое впечатление, что секреты — это что-то опасное и агрессивное, как смертельный газ. Лично я всегда считала, что секреты — это нормально, просто случай или действие, о которых не хочется рассказывать. Разве это не основное право человека? У нас у всех имеются свои скелеты в шкафах. Мне больно рассказывать об этом, но, дойдя до этого места в истории, я понимаю, что отношение к делу имеет все, повлиявшее на душевное состояние Эйлсы незадолго до убийства.