Мариэтт Линдстин - Воскрешение секты

Отец продолжал что-то делать с матерью в озере.

— Что делает здесь этот трижды проклятый ребенок? За ней что, никто не смотрит?

Он обернулся и посмотрел на меня, лежавшую на коленях у дяди, — я кричала, извивалась и вырывалась. Моя непокорность что-то в нем запустила — он подошел и вырвал меня из рук дяди Маркуса. Отнес меня к воде и опустил под воду. Стало черно и холодно; я пыталась закричать, но видела только пузырьки из своего рта. Руки отца крепко держали меня под водой. Потом, схватив меня за волосы, поднимали меня, так что я могла сделать вдох, — и снова опускали меня под воду.

В тот краткий миг, когда я поднялась над поверхностью, до меня донесся голос матери:

— Артур, ты утопишь ее!

Но в тот день этого не произошло.

Мать послали отвести меня домой. Мы шли через лес, мокрые и подавленные.

Всю дорогу до дома она молчала. И это было самое ужасное.

Капитан возник, как чертик из коробочки. Отец исчез, а капитан появился. Его звали Бруман, и он был добр ко мне и к Оскару: привозил нам подарки из дальних стран, водил нас на скалы и разрешал играть у моря, разговаривал с матерью тихо, чтобы мы не слышали. Однако я все видела и слышала. Как он прикоснулся к ее синякам и проговорил:

— Амелия, так дальше продолжаться не может.

— Капитан — наша тайна, — сказала мать мне и Оскару. — Он — просто сон, понимаете? Как свинья на чердаке, Сигрид. Если отец услышит о капитане Брумане, он ужасно рассердится.

А этого никто из нас не хотел.

Целый год нас кидало то вверх, то вниз: мы жили как в раю, когда капитан приходил на остров. И — как в аду, когда возвращался отец и срывал на нас свою злость.

А потом случился пожар и положил конец всему. О нем я расскажу в конце, потому что все неправильно поняли, что произошло: полиция, врачи, пожарные, газетчики. Я — единственная живая душа, знающая, что же произошло в ту ночь, и я поклялась рассказать об этом прежде, чем умру. И теперь приходится торопиться, потому что рак распространяется по моему организму, как капля чернил в воде.

Слуги потушили пожар и спасли усадьбу, но все пристройки сгорели. Дым пожарища еще долго висел над островом. Нас с Оскаром держали в комнатках для прислуги, не позволяя выходить. Эмма обнимала меня, укачивала, как младенца, говоря, что мать и отец уехали на небеса, что все будет хорошо. Оскар плакал, стоя в уголке.

— Ах, какая ужасная трагедия! — всхлипывала Эмма.

— Но мать не умерла, — упрямо повторяла я. — Я видела ее. Она вернется.

— Нет, моя бедная малышка, она не вернется.

— Вернется.

— Нет, золотце мое.

Тогда я зажала уши руками и закричала:

— Прекрати!

И она наконец замолчала.

В тот же вечер Оскар заболел. Цвет лица у него поменялся, стал бледно-зеленым. Его трясло, у него начался жар. В легких у него пищало, а дыхание выходило с таким шумом, что я не могла спать. Я лежала в постели, ощущая комок в горле. Время от времени вставала и выглядывала на двор.

Тьма нависла над Виндсэтрой. Обуглившаяся часть, словно дерзко ухмыляясь, поднималась к небу. Луна исчезла за тучами; холодный порыв ветра с запахом дыма залетел через щель в оконной раме. Стоя так, я могла бы поклясться, что ощущала щекой ее дыхание.

Тихий, едва различимый шепот мне на ухо.

«Сигрид, я вернусь. Я вернусь к тебе».

Они заявились с большой помпой — дядя Маркус и тетя Офелия. Им не терпелось вступить во владение усадьбой. Гораздо меньше их интересовали мы — но ведь есть же няньки…

Поначалу все было как во сне. Вступив в права хозяина, дядя Маркус произвел на территории усадьбы большие преобразования. В конце каждой недели устраивались праздники. Теперь в Виндсэтре царила радостная атмосфера, кипела жизнь.

Меня отправили учиться в школу в деревне. Отпускали гулять по острову. Даже разрешали ездить на материк, хоть и под присмотром няньки. Оскар, страдавший двусторонним воспалением легких, не имел возможности воспользоваться этой свободой, но для меня началась новая удивительная жизнь.

Некоторых изменений я до конца не понимала: почему все служанки стали такие молодые? Куда девалась Эмма и почему ее сменила Хильда, которой самой было шестнадцать? Почему она всегда так нервничала и хихикала в присутствии дяди Маркуса? Иногда я встречала ее среди ночи, разгуливающую в одной ночной рубашке. Часто от нее странно пахло, словно в ее длинные волосы пробралось облако господского табачного дыма.